Вдруг Людовик радостно вскрикнул.
– У меня был лейтенант мушкетеров! – сказал он камердинеру.
– Да, ваше величество, господин д’Артаньян.
– Он вышел в отставку?
– Точно так, ваше величество.
– Непременно отыскать его, чтобы он явился ко мне завтра утром, когда я встану.
Камердинер поклонился и вышел.
– У меня в погребах тринадцать миллионов, – сказал Людовик. – Кольбер будет распоряжаться моей казной, д’Артаньян – моей шпагой. Я в самом деле король!
В день своего прибытия в Париж Атос, как мы уже видели, проехал из королевского дворца к себе домой, на улицу Сент-Оноре. Там ждал его виконт де Бражелон, беседуя с Гримо.
Разговаривать со старым слугою было делом нелегким; этим искусством обладали только два человека: Атос и д’Артаньян. Первому это удавалось потому, что Гримо старался заставить его говорить; д’Артаньян, напротив, умел заставить разговориться старика Гримо.
Рауль пытался вытянуть из него рассказ о последней поездке Атоса в Англию; Гримо передал все подробности несколькими жестами и восемью словами, не более и не менее.
Прежде всего волнообразным движением руки он показал, что они пересекли море.
– Это был какой-нибудь поход? – спросил Рауль.
Гримо утвердительно кивнул головой.
– Граф подвергался опасностям? – спросил Рауль.
Гримо слегка пожал плечами, что должно было означать: «В достаточной мере».
– Но каким же именно? – спросил настойчиво виконт де Бражелон.
Гримо указал на шпагу, на огонь и на мушкет, висевший на стене.
– Так у графа был там враг? – вскричал Рауль.
– Монк.
Рауль продолжал:
– Странно! Граф все еще считает меня мальчиком и не хочет делить со мной чести и опасностей таких походов.
Гримо улыбнулся.
В эту минуту приехал Атос.
Гримо, узнав шаги своего господина, побежал к нему навстречу, и разговор на этом прекратился.
Но Раулю хотелось получить ответ на свой вопрос. Взяв графа за обе руки, с горячей, но почтительной нежностью он спросил:
– Как могли вы отправиться в опасный путь, не простившись со мной, не призвав на помощь мою шпагу? Теперь, когда я вырос, я должен быть вашей опорой: ведь вы же воспитали меня как мужчину. Ах, граф, неужели вы хотели обречь меня на то, чтобы никогда больше не увидеть вас?
– А кто вам сказал, Рауль, что мое путешествие было опасным? – спросил граф, отдавая шляпу и плащ Гримо, который отстегивал ему шпагу.
– Я, – отвечал Гримо.
– А зачем? – строго спросил Атос.
Гримо смешался, но Рауль опередил его, ответив:
– Почему же добрый Гримо не мог сказать мне правду? Кому же любить вас и помогать вам, если не мне?..
Атос не отвечал. Он ласковым жестом отпустил Гримо, потом сел в кресло; Рауль стоял перед ним.
– Во всяком случае, – продолжал Рауль, – ваше путешествие было походом. И вам угрожали огонь и оружие…
– Не будем говорить об этом, – мягко сказал Атос. – Я, правда, уехал внезапно; но служба королю Карлу Второму заставила меня поспешить с отъездом. Меня очень трогает ваше беспокойство: я знаю, что могу положиться на вас. Во время моего отсутствия вы ни в чем не нуждались, виконт?
– Нет, граф.
– Я приказал Блезуа передать вам сто пистолей, как только вам понадобятся деньги.
– Я не видел Блезуа.
– Так вы обошлись без денег?
– У меня осталось тридцать пистолей после продажи лошадей, которых я захватил во время последнего похода, и месяца три назад, по милости принца Конде, я выиграл двести пистолей в карты.
– Вы играете… Мне это не нравится, Рауль.
– Нет, граф, я никогда не играю, но однажды вечером в Шантильи принц велел взять мне карты, когда к нему прибыл курьер от короля. И потом приказал, чтобы я взял себе выигрыш.
– Это у принца в обычае? – спросил Атос, нахмурив брови.
– Да, граф, такую милость принц оказывает каждую неделю одному из своих дворян. У его высочества пятьдесят дворян; в тот раз была моя очередь.
– Хорошо! Так вы побывали в Испании?
– Да, я совершил прекрасное путешествие, повидал много интересного.
– Уже месяц, как вы вернулись?
– Да, граф.
– А что вы делали в течение этого месяца?
– Служил, граф.
– Не заезжали ко мне в Ла-Фер?
Рауль покраснел. Атос посмотрел на него спокойно, но пристально.
– Напрасно вы не верите мне, – сказал Рауль. – Я покраснел невольно; вопрос, который вы только что задали, пробудил во мне множество воспоминаний, и они взволновали меня. Но я не солгал вам.
– Знаю, Рауль, вы никогда не лжете; но вы напрасно волнуетесь. Я хотел сказать вам только…
– Я хорошо знаю, граф, вы хотели спросить меня: ездил ли я в Блуа?
– Да, Рауль.
– Я не ездил в Блуа и не видал той особы, на которую вы намекаете.
Голос Рауля дрожал. Атос, безошибочно подмечавший все оттенки чувства, тотчас прибавил:
– Рауль, вы отвечаете мне с тяжелым сердцем, вы страдаете…
– Да, очень, очень! Вы запретили мне ездить в Блуа и видеться с Луизой де Лавальер.
Молодой человек запнулся. Он с наслаждением произносил это очаровательное имя; оно ласкало уста, но сердце его разрывалось.
– И я хорошо сделал, Рауль, – поспешно сказал Атос. – Меня нельзя назвать чересчур строгим или несправедливым отцом; я уважаю истинную любовь, но я забочусь о вашем славном будущем… Занимается заря нового царствования; война влечет юного, исполненного рыцарского пыла короля. Ему нужны люди молодые и свободные, которые бросались бы в битву с восторгом и, падая, кричали бы: «Да здравствует король!» – а не стонали бы: «Прощай, жена!..» Вы понимаете, Рауль, какой бы дикой ни показалась моя мысль, я заклинаю вас верить мне и отвратить свой взор от первых дней младости, когда вы научились любить, беззаботных дней, когда сердце смягчается и становится неспособным вместить горькое и терпкое вино, называемое славою и превратностью судьбы.
Да, Рауль, повторяю еще раз: верьте, что я желаю одного – быть вам полезным, мечтаю об одном – видеть вас счастливым, думая, что вы можете стать со временем человеком выдающимся. Оставайтесь одиноким, и вы достигнете большего и скорее придете к цели.
– Вы приказываете, граф, – отвечал Рауль. – Я повинуюсь.
– Приказываю! – вскричал Атос. – Вот как вы поняли меня! Я приказываю! О, вы придаете не тот смысл моим словам, вы совсем не понимаете моих намерений! Я не приказываю, а прошу.