Марина унесла Джун в спальню, где раньше жила Розетта. Ли еще пару секунд постоял на месте, потом направился к холодильнику, что-то достал, начал есть.
На следующий день, когда Ли и Марина садились за стол, чтобы поужинать (Джун лежала в гостиной на расстеленном на полу одеяле и вскидывала ножки в воздух), Маргарита появилась на улице, шагая со стороны автобусной остановки на Уинскотт-роуд. В этот вечер она надела голубые брюки, и такой выбор следовало признать неудачным, учитывая внушительные размеры ее зада. Она несла большой матерчатый пакет. Из него выглядывала красная пластмассовая крыша игрушечного домика. Она вновь поднялась на крыльцо, уверенно переступив через продавленную ступеньку, и вошла без стука.
Я боролся с искушением включить микрофон направленного действия — вполне мог обойтись без подробностей и этой сцены — и проиграл. Нет ничего более завораживающего, чем семейная ссора, как, если не ошибаюсь, сказал Лев Толстой. А может, Джонатан Франзен. К тому времени, когда я подключил микрофон и через открытое окно навел на окно гостиной напротив, ссора уже разгорелась.
— …хотел, чтобы ты знала, где мы, я, черт побери, сам бы тебе сказал!
— Мне сказала Вейда, она хорошая девочка, — безмятежно ответила Маргарита. Ярость Ли она воспринимала как легкий летний дождик. Со скоростью дилера блэкджека она выкладывала на столешницу разномастные тарелки. Марина смотрела на нее с нескрываемым изумлением. Игрушечный домик стоял на полу, рядом с одеялом Джун. Малышка вскидывала в воздух ножки, совершенно его игнорируя. Понятное дело. Что может четырехмесячная кроха делать с игрушечным домиком?
— Мама, ты должна оставить нас в покое! Ты должна перестать что-то нам приносить! Я сам могу позаботиться о своей семье.
Марина добавила свою пару центов:
— Mamochka, Ли говорит нет.
Маргарита весело рассмеялась.
— «Ли говорит нет, Ли говорит нет». Дорогая, Ли всегда говорит «нет», этот маленький человечек твердил «нет» всю жизнь, и это ничего не значит. Мама заботится о нем. — И она ущипнула его за щеку, как шестилетку, который набедокурил. Если бы так поступила Марина, он бы уложил ее на пол ударом кулака.
В какой-то момент на лужайке, которая, конечно, только так называлась, появились девчонки-попрыгуньи. Они наблюдали за ссорой не менее внимательно, чем завсегдатаи «Глобуса» следили бы за перипетиями новейшей пьесы Шекспира. Но в этой пьесе верх намеревалась взять мегера.
— Что она приготовила тебе на обед, дорогой? Что-нибудь вкусное?
— У нас тушеное мясо. Zharkoye. Этот парень, Грегори, прислал купоны «Шопрайта». — Его губы какое-то время беззвучно двигались. Маргарита ждала. — Поешь с нами, мама?
— Zharkoye вкусное, mamochka. — Марина улыбнулась.
— Нет, ничего такого я есть не могу, — ответила Маргарита.
— Черт, мама, ты даже не знаешь, что это.
Она его словно и не услышала.
— Приведет к расстройству желудка. А кроме того, я хочу успеть на восьмичасовой автобус. После восьми в салоне слишком много пьяных мужчин. Ли, дорогой, тебе нужно починить ту ступеньку на крыльце, прежде чем кто-нибудь сломает ногу.
Он что-то пробормотал, но Маргарита уже потеряла к сыну всякий интерес. Наклонилась, словно ястреб, пикирующий на полевую мышь, и схватила Джун. В бинокль я увидел страх на личике малышки.
— Как сегодня моя маленькая КРАСОТКА? Как моя НЕНАГЛЯДНАЯ? Как моя маленькая DEVUSHKA?
Ее маленькая devushka, перепуганная до смерти, заревела в голос.
Ли шагнул к матери, чтобы забрать малышку. Красные губы Маргариты искривились, и только очень милосердный человек сказал бы, что в улыбке. Я бы назвал это оскалом. Должно быть, Ли пришла в голову та же мысль, потому что он отступил. Марина кусала нижнюю губу, ее глаза округлились от ужаса.
— О-о-о-о, Джуни! Джуни-Муни-Спуни!
Маргарита закружила по вытертому зеленому ковру, игнорируя отчаянные крики Джун точно так же, как раньше игнорировала злость Ли. Она будто питалась этими криками. Через какое-то время Марина не выдержала. Встала и направилась к Маргарите, которая отпрянула от нее, прижимая малышку к груди. С другой стороны улицы я мог представить себе стук ее больших белых медсестринских туфель: клад-кламп-клад. Марина ее преследовала. Маргарита, возможно, придя к выводу, что достаточно ясно выразила свою позицию, отдала ребенка. Указала на Ли. Потом заговорила с Мариной громким голосом учителя английского языка.
— Он набрал вес… когда вы жили у меня… потому что я готовила ему… его ЛЮБИМЫЕ блюда… но он все равно СЛИШКОМ… ЧЕРТОВСКИ… ТОЩИЙ!
Марина смотрела на нее поверх головы малышки, ее красивые глаза широко раскрылись. Маргарита закатила свои, то ли от нетерпения, то ли от отвращения, потом шагнула к Марине. Пизанскую лампу уже включили, и блики отражались от линз «кошачьих» очков.
— СЛЕДИ ЗА ТЕМ… ЧТО ОН ЕСТ! НИКАКОЙ… ПРОСТОКВАШИ! НИКАКОГО… ЙОГУРТА! ОН… СЛИШКОМ… ХУДОЙ!
— Худой, — с сомнением повторила Марина. В безопасности маминых рук Джун лишь тихонько всхлипывала, успокаиваясь.
— Да! — ответила Маргарита и повернулась к Ли. — Почини ту ступеньку!
С этим она и ушла, задержавшись лишь на мгновение, чтобы звонко чмокнуть внучку в макушку. Направляясь в сторону автобусной остановки, она улыбалась. И как-то помолодела.
Наутро — после того дня, когда Маргарита принесла игрушечный домик, — я поднялся в шесть. Подошел к задернутым шторам и выглянул через щелку между ними, не думая, механически: выработалась привычка следить за домом напротив. Марина сидела на складном стуле, курила. В мешковатой розовой вискозной пижаме. У нее появился новый фингал, а на пижаме кое-где запеклись капли крови. Курила она медленно, глубоко затягиваясь, уставившись в никуда.
Через какое-то время она ушла в дом и приготовила завтрак. Скоро появился Ли и съел его. На Марину он не смотрел. Читал книгу.
Этот парень, Грегори, прислал купоны «Шопрайта». Ли сказал об этом матери, возможно, чтобы объяснить, откуда у них мясо. А может, чтобы сообщить ей, что у него и Марины в Форт-Уорте есть друзья. Mamochka пропустила эти слова мимо ушей, а я — нет. Питер Грегори представлял собой первое звено цепи, которая приведет Джорджа де Мореншильдта на Мерседес-стрит.
Как и де Мореншильдт, Грегори эмигрировал из России, а теперь работал в нефтянке. Родом из Сибири, он раз в неделю вел курсы русского языка в библиотеке Форт-Уорта. Ли узнал об этом и встретился с Грегори с тем, чтобы спросить, сможет ли он, Ли, найти работу переводчика. Грегори предложил ему сдать тест и нашел его русский «сносным». Но кто в действительности интересовал Грегори — кто интересовал всех русских эмигрантов, Ли наверняка это чувствовал, — так это бывшая Марина Прусакова, молодая женщина из Минска, которой каким-то образом удалось вырваться из лап русского медведя, чтобы угодить на рога американского козла.