Как же я ее любил.
Ли, Марина и Джун на встречу Нового года поехали к де Мореншильдтам. Я остался в компании моих подслушивающих устройств, но когда позвонила Сейди и спросила, не приглашу ли я ее на новогодние танцы в клубе отделения «Гранджа» в Джоди, заколебался.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — не отступалась Сейди, — но на этот раз будет лучше, чем в прошлом году. Мы постараемся, Джордж.
Мы приехали в восемь вечера, вновь танцевали под провисшими сетями с воздушными шариками. В этом году играла группа «Домино». Тон задавали четыре трубача, которые взяли на себя роль прошлогодних серф-гитар а-ля Дик Дейл и отлично с этим справлялись. В зале стояли те же самые большие чаши с розовым лимонадом и имбирным элем, безалкогольная и сдобренная спиртным. Курильщики все так же забивались под лестницу, чтобы не выходить на холод. Но веселья по сравнению с прошлым годом точно прибавилось. Все ощущали облегчение и счастье. В октябре над миром нависла тень атомной войны… однако потом он вынырнул из-под нее. Я услышал несколько одобрительных комментариев по поводу того, как Кеннеди заставил плохого старого русского медведя убраться в берлогу.
Около девяти часов, во время медленного танца, Сейди вдруг вскрикнула и отстранилась от меня. Я не сомневался, что она заметила Джона Клейтона, и у меня оборвалось сердце. Но вскрикнула она от радости, потому что заметила только-только появившихся в зале Майка Кослоу, на удивление симпатичного в твидовом пальто, и Бобби Джил Оллнат. Сейди побежала к ним… и споткнулась о чью-то ногу. Майк поймал ее и закружил. Бобби Джил помахала мне рукой, немного застенчиво.
Я пожал Майку руку и поцеловал Бобби Джил в щечку. От уродливого шрама осталась едва заметная розовая линия.
— Доктор говорит, что к следующему лету она исчезнет, — сообщила мне девушка. — Он говорит, что никогда не видел, чтобы рана заживала так быстро. Спасибо вам.
— Я получил роль в «Смерти коммивояжера», мистер А, — похвалился Майк. — Играю Бифа.
— Твоя роль, — кивнул я. — Только берегись летающих тортов.
Увидев, как он беседует с солистом группы в один из перерывов, я понял, что грядет. Когда музыканты вернулись на эстраду, солист взял в руки микрофон.
— Ко мне обратились со специальной просьбой. Есть у нас в зале Джордж Амберсон и Сейди Данхилл? Джордж и Сейди? Подойдите сюда, Джордж и Сейди, хватит сидеть, музыка ждет.
Мы пошли к эстраде под гром аплодисментов. Сейди смеялась и краснела. Кулаком погрозила Майку. Он улыбался во весь рот. В юношеском лице уже проступал мужчина. Медленно, застенчиво, но проступал. Солист начал отсчет, трубачи заиграли мелодию, которую я до сих пор слышу в своих снах.
Ба-да-да… ба-да-да-ди-дам…
Я протянул руки к Сейди. Она покачала головой, но при этом задвигала бедрами.
— Давайте, миз Сейди! — крикнула Бобби Джил. — Станцуйте с ним!
— Стан-цуй-те! Стан-цуй-те! Стан-цуй-те! — начала скандировать толпа.
Сейди сдалась и взяла меня за руки. Мы станцевали.
В полночь «Домино» заиграли «Старое доброе время» — другая аранжировка, те же нежные слова, — и вокруг нас воздушные шарики начали медленно опускаться на пол. Пары обнимались и целовались. Как и мы.
— Счастливого Нового года, Дж… — Она подалась назад, хмурясь. — Что не так?
А я вдруг увидел Техасское хранилище школьных учебников, отвратительный кирпичный куб с окнами-глазами. Именно в этом году ему предстояло стать символом Америки.
Не станет. Я не позволю тебе пройти так далеко, Ли. Ты никогда не выглянешь из окна на шестом этаже. Это я тебе обещаю.
— Джордж?
— Меня вдруг пробрала дрожь. Счастливого Нового года.
Я уже собрался поцеловать ее, но она задержала меня.
— Это должно скоро случиться? То, ради чего ты здесь?
— Да, — кивнул я. — Но не в эту ночь. Эта ночь принадлежит только нам. Поцелуй меня, милая. И потанцуй со мной.
В конце 1962 — начале 1963-го я жил двумя жизнями. Хорошей — в Джоди и в «Кэндлвуде». Другой — в Далласе.
Ли и Марина съехались вновь. Их первой остановкой в Далласе стал разваливающийся дом на соседней улице с Западной Нили. Перебраться туда им помог де Мореншильдт. Джордж Баух пропал из виду. Как и остальные русские эмигранты. Ли их всех отвадил. Они его ненавидели, отмечал Эл в своих записях. Ниже сделал приписку: Он этого добивался.
Готовое обрушиться здание из крошащегося красного кирпича — номер 604 по Элсбет-стрит — вмещало четыре или пять квартир. В них жили бедняки, которые много работали, много пили и плодили орды сопливых вопящих детей. В сравнении с этой квартирой дом Освальдов в Форт-Уорте выглядел чуть ли не дворцом.
Мне не требовались средства электронного слежения, чтобы видеть, что семейная жизнь Освальдов разваливалась. Марина продолжала носить шорты и после того, как заметно похолодало, словно упрекала Ли своими синяками. Разумеется, и ради того, чтобы показать свою сексуальную привлекательность. Джун обычно сидела между ними в коляске. Если они начинали громко ссориться, малышка уже не плакала, просто наблюдала и для успокоения сосала палец или пустышку.
В один из ноябрьских дней 1962 года я вернулся из библиотеки и увидел Ли и Марину, кричавших друг на друга на углу Западной Нили и Элсбет. Несколько человек (по большей части женщины, учитывая время суток) вышли на крыльцо, чтобы полюбоваться зрелищем. Джун сидела в коляске, завернутая в розовое ворсистое одеяло, молчаливая и забытая.
Ссорились они на русском, но причину пояснял указующий перст Ли. Марина надела на прогулку прямую черную юбку — я не знаю, назывались они тогда юбками-карандашами или нет — и молнию на левом бедре застегнула только наполовину. Вероятно, материя попала в зубчики, и бегунок не опускался ниже, но, судя по яростному тону Ли, выходило, что она снимает мужчин.
Марина отбросила со лба волосы, указала на Джун, махнула рукой в сторону дома, в котором они жили — из дырявых желобов капала черная вода, на вытоптанной лужайке валялся мусор и банки из-под пива, — и крикнула на английском:
— Ты врешь про счастье, а потом приводишь жену и ребенка в этот свинарник!
Он покраснел до корней волос и обхватил руками тощую грудь, словно хотел приковать их к себе и не дать воли. Возможно, ему бы это и удалось — на сей раз, — если бы Марина не рассмеялась и не покрутила пальцем у виска. Наверное, этот жест одинаково воспринимается во всех странах. Потом она начала отворачиваться от него. Он развернул ее лицом к себе, при этом едва не перевернув коляску с Джун. Ударил. Марина упала на потрескавшийся бетон тротуара и закрыла лицо руками, когда он наклонился над ней.
— Нет, Ли, нет! Больше не бей меня!