Макгинли повернулась ко мне.

— В ближайшее время ей потребуется много тепла и ласки.

— Я сделаю все, что в моих силах.

Мы уехали. В десяти милях к югу от Далласа Дек попросил:

— Возьми это у нее и выброси в окно. Я должен следить за чертовой дорогой.

Сейди заснула, держа в руке дымящуюся сигарету. Я перегнулся через спинку сиденья и выдернул окурок из ее пальцев. Сейди застонала и прошептала:

— Нет, Джонни, пожалуйста, не надо.

Я встретился взглядом с Деком. Только на секунду, но мне стало понятно, что думаем мы об одном и том же: Впереди долгая дорога. Долгая-предолгая.

11

Я въехал в построенный в испанском стиле дом Дека на Сэм-Хьюстон-роуд — с тем чтобы не будоражить общественное мнение. На самом деле я въехал в дом 135 по аллее Ульев. Боялся того, что мы можем найти внутри, и, думаю, Сейди тоже боялась, обдолбанная или нет. Но миз Элли и Джо Пит с кафедры домоводства подобрали нескольких ответственных девушек, и те провели в доме Сейди целый день, отчищая и оттирая всю грязь, которую оставил после себя Клейтон. Ковер на полу убрали и заменили другим, серым, неприметным, оптимального цвета. Потому что серое вызывает минимум воспоминаний. Всю изрезанную ножом одежду выбросили и заменили новой.

Сейди не сказала ни слова ни о новом ковре, ни об одежде. Я не уверен, что она заметила эти перемены.

12

Я проводил дни в доме Сейди, готовил еду, работал в огороде (который заметно усох, но не выгорел под жарким летним солнцем центрального Техаса) и читал ей «Холодный дом». Мы также смотрели несколько дневных «мыльных опер»: «Тайную бурю», «Молодого доктора Мэлони», «Из этих корней» и нашу любимую, «На пороге ночи».

Сейди изменила прическу, сместила пробор вправо, стала последовательницей Вероники Лейк, чтобы волосы закрывали шрамы, которые останутся после снятия повязки. Впрочем, со шрамами Сейди предстояло ходить недолго: первую из пластических операций — с участием четырех хирургов — назначили на пятое августа. Эллертон предупредил, что за первой должны последовать еще четыре — как минимум.

Я ехал к Деку после того, как мы с Сейди ужинали (правда, она обычно только возила еду по тарелке), потому что в маленьких городах полным-полно больших глаз, компанию которым составляют болтливые рты. И нам представлялось, что эти большие глаза после захода солнца должны видеть мой автомобиль на подъездной дорожке дома Дека. Как только темнело, я пешком возвращался к дому Сейди и спал на новом раскладном диване в гостиной до пяти утра. Спал плохо, потому что редкую ночь Сейди не будила меня криками и метаниями по кровати, вызванными кошмарами. Днем Джонни Клейтон оставался мертвым. С наступлением темноты он по-прежнему преследовал ее с ножом и револьвером.

Я шел к ней и успокаивал как мог. Иногда она выходила со мной в гостиную и выкуривала сигарету, прежде чем вернуться в постель, всегда прикрывая волосами обезображенную половину лица. Она не позволяла мне менять повязки. Делала это сама, в ванной, за закрытой дверью.

После одного особенно жуткого кошмара, когда я вошел в спальню, она стояла голой у кровати и рыдала. Похудела ужасно. Ночная рубашка валялась у ног. Услышав мои шаги, Сейди повернулась, одной рукой прикрывая грудь, а другой — промежность. Волосы падали за правое плечо, как и в прежние времена, и я увидел вспухшие рубцы, широкие следы швов и бугристую, нависшую над скулой плоть.

— Убирайся! — взвизгнула она. — Не смей смотреть на меня в таком виде! Что тебе здесь надо?

— Сейди, что такое? Почему ты сняла ночную рубашку? Что не так?

— Я обдулась, понятно? Я должна перестелить постель, так что, пожалуйста, выйди и позволь мне что-нибудь надеть.

Я подошел к изножью кровати, взял лежавший там плед, накинул на нее. Когда приспособил край, чтобы он закрывал ей щеку, она чуть успокоилась.

— Иди в гостиную и не споткнись, запутавшись ногами в пледе. Выкури сигарету. Я перестелю постель.

— Нет, Джейк, она грязная.

Я обнял ее за плечи.

— Так сказал бы Клейтон, а он мертв. Немного мочи — ничего больше.

— Ты уверен?

— Да. Но прежде чем ты уйдешь…

Я отвернул самодельный воротник. Она сжалась, закрыла глаза, но не сдвинулась с места. Терпела мой взгляд, и я полагал, что это существенный прогресс. Я поцеловал изувеченную плоть, которая прежде была гладкой щекой, и поднял край пледа, чтобы укрыть ее.

— Как ты мог? — спросила она, не открывая глаз. — Это мерзко.

— Нет. Это же моя Сейди, которую я люблю. А теперь иди в другую комнату, пока я поменяю простыни.

Закончив с этим, я предложил полежать с ней в постели, пока она не заснет. Она сжалась, как и в тот момент, когда я откинул край пледа, но покачала головой:

— Я не могу, Джейк. Извини.

Мало-помалу, говорил я себе, шагая к дому Дека в первом сером свете зари. Мало-помалу.

13

Двадцать четвертого апреля я сказал Деку, что мне нужно в Даллас по делам, и попросил его побыть с Сейди, пока я не вернусь где-то часам к девяти. Он с готовностью согласился, и в пять пополудни я сидел напротив автовокзала «Грейхаунд» на Южной Полк-стрит, неподалеку от пересечения автострады 77 и еще новой федеральной четырехполосной автомагистрали М-20. Читал (или притворялся, что читаю) последний роман о Джеймсе Бонде — «Шпион, который меня любил».

В половине шестого на стоянку у здания автовокзала свернул универсал. За рулем сидела Рут Пейн. Ли вылез с переднего пассажирского сиденья. С заднего появилась Марина с Джун на руках. Ли обошел автомобиль сзади и открыл багажник. Рут Пейн осталась за рулем.

Багаж Ли состоял из двух предметов: большой оливково-зеленой дорожной сумки и стеганого чехла для винтовки. С двумя ручками. Он отнес их к «сини-крузеру», двигатель которого работал на холостых оборотах. Водитель взял сумку и винтовку и уложил в открытое багажное отделение, предварительно взглянув на билет Ли.

Тот пошел к двери в салон, повернулся и обнял жену, поцеловал в обе щеки, потом в губы. Взял на руки малышку, пощекотал под подбородком. Джун смеялась, Ли смеялся вместе с ней, но я видел слезы в его глазах. Он поцеловал Джун в лобик, обнял, отдал Марине и взбежал по ступенькам в салон автобуса не оглянувшись.

Марина направилась к универсалу, рядом с которым ждала Рут Пейн. Джун протянула ручонки к женщине, та с улыбкой взяла ее на руки. Они какое-то время постояли, наблюдая, как в автобус заходят другие пассажиры, потом уехали.

Я оставался до отбытия автобуса ровно в шесть вечера. Лучи кроваво-красного солнца, катившегося к западному горизонту, на мгновение отразились от окошечка с названием маршрута, замазав алым надпись. Потом я вновь смог прочитать три слова, свидетельствующие о том, что Ли Харви Освальд ушел из моей жизни, хотя бы на какое-то время: