На ней стояли только два человека, и присоединяться к ним желания у меня не возникло. Но благодаря одностороннему движению транспорта в Нижнем городе необходимости в этом не было. Я зашагал к еще одному столбу с белой полосой, который очень кстати оказался рядом с кинотеатром «Стрэнд» (на этой неделе в сдвоенном показе предлагались «Келли-автомат» и «Девушка из исправительной колонии»; рекламное табло над входом обещало «КРУТОЙ БОЕВИК»), где и дождался автобуса в компании работяг, обсуждавших возможные пары в Мировых сериях [55] . Я бы многое мог рассказать им на сей счет, но предпочел промолчать.
Показался городской автобус и остановился напротив «Супермаркета на Центральной». Даннинг поднялся в салон. Автобус покатил вниз, подъехал к остановке у кинотеатра. Я пропустил работяг вперед, чтобы посмотреть, сколько денег они опустят в монетоприемник, закрепленный на стойке рядом с креслом водителя, чувствуя себя при этом инопланетянином, пытающимся замаскироваться под землянина. Глупо, конечно — я собирался проехаться на городском автобусе, а не взорвать Белый дом лучом смерти, — но ощущение никуда не делось.
Один из мужчин, вошедших раньше меня, показал ярко-желтый проездной, напомнивший мне о Желтой Карточке. Другие бросили в щелкающий и звякающий монетоприемник по пятнадцать центов. Я проделал то же самое, хотя времени у меня ушло побольше, потому что дайм прилип к потной ладони. Я думал, что все уже таращатся, но, подняв голову, увидел, что пассажиры или читают газеты, или смотрят в окна. В салоне висел голубовато-серый туман табачного дыма.
Фрэнк Даннинг сидел по правую сторону прохода, в середине салона. В сшитых по фигуре серых брюках, белой рубашке и темно-синем галстуке. Щеголеватый. Он как раз прикуривал и не заметил меня, когда я проходил мимо, чтобы сесть чуть ли не в последнем ряду. Автобус покрутился по улицам Нижнего города, потом проехал по Подъему-в-милю и повернул на Уитчем-стрит. Как только мы оказались в жилых микрорайонах западной части Дерри, пассажиры начали выходить. В автобусе ехали в основном мужчины — женщины, видать, уже успели вернуться домой и теперь раскладывали закупленные продукты или готовили ужин. Салон пустел. Но Фрэнк Даннинг все сидел, покуривая сигарету. И я задался вопросом, а не останемся ли мы в автобусе вдвоем.
Но я тревожился понапрасну. Когда автобус притормозил, сворачивая к остановке на углу Уитчем-стрит и авеню Любви (позднее я узнал, что в Дерри также есть авеню Веры и авеню Надежды), Даннинг бросил окурок на пол, раздавил каблуком и поднялся. Пружинистым шагом прошел по проходу, не пользуясь поручнями, покачиваясь в такт движению замедляющего ход автобуса. Некоторые мужчины долго не теряют юношеской грации. Даннинг относился к их числу. Из него получился бы отличный танцор свинга.
Он хлопнул водителя по плечу, начал рассказывать какой-то анекдот. Короткий, и большую его часть заглушило шипение пневматических тормозов, но я расслышал фразу Три ниггера застряли в лифте и решил, что этот анекдот он бы не стал рассказывать своему гарему домохозяек. Водитель загоготал и дернул длинный хромированный рычаг, открывающий переднюю дверь.
— До понедельника, Фрэнк.
— Если река не выйдет из берегов, — ответил Даннинг, спустился на две ступеньки и прыгнул через полоску травы на тротуар. Я увидел, как мышцы бугрятся под рубашкой. И как могла противостоять ему женщина с четырьмя детьми? Паршиво, пришло мне в голову, но это был неправильный ответ. Правильный ответ звучал иначе: Совсем паршиво.
Когда автобус отъезжал, я увидел, как Даннинг поднимается на длинное широкое крыльцо первого от перекрестка дома по авеню Любви. Там в креслах-качалках сидели восемь или девять мужчин и женщин. Некоторые поприветствовали мясника, тот начал пожимать руки, как заезжий политик. Трехэтажный дом, построенный в новоанглийском викторианском стиле, украшала большая вывеска, закрепленная на крыше крыльца. Я едва успел ее прочитать:
МЕБЛИРОВАННЫЕ КОМНАТЫ ЭДНЫ ПРАЙС
СДАЮТСЯ НА НЕДЕЛЮ ИЛИ НА МЕСЯЦ
ПРЕДОСТАВЛЯЕТСЯ ПОЛНОСТЬЮ ОБОРУДОВАННАЯ КУХНЯ
НИКАКИХ ДОМАШНИХ ЖИВОТНЫХ!
Чуть ниже, на двух крюках большой вывески, висела маленькая, оранжевая, с тремя словами: «СВОБОДНЫХ КОМНАТ НЕТ».
Я вышел через две остановки. Поблагодарил водителя, который пробурчал в ответ что-то неразборчивое. Я уже начинал понимать, что в Дерри, штат Мэн, такое расценивается как вежливость. Если, разумеется, ты не мог поделиться свежим анекдотом о трех ниггерах, застрявших в лифте, или, возможно, о польском флоте [56] .
Я зашагал к центру города, но сделал небольшой крюк, чтобы обойти заведение Эдны Прайс, в котором жильцы после ужина собирались на крыльце, совсем как персонажи рассказов Рэя Брэдбери о пасторальном Гринтауне, штат Иллинойс. И разве Фрэнк Даннинг не напоминал одного из этих милых людей? Напоминал, еще как напоминал. Но ведь и в Гринтауне Брэдбери таились ужасы.
Этот милый человек больше не живет дома, сказал мне Ричи-Дичь — и попал в десятку. Милый человек жил в пансионе, где все, похоже, считали его душкой.
По моим прикидкам, «Меблированные комнаты Эдны Прайс» и дом 379 по Коссат-стрит разделяло пять кварталов, а то и меньше. Сидел ли Фрэнк Даннинг в арендованной комнате, дожидаясь, пока остальные жильцы пансиона уснут, смотрел ли на восток, как правоверный мусульманин, перед молитвой повернувшийся к Мекке? И освещала ли его лицо улыбка «привет, рад тебя видеть», которая так нравилась жителям Дерри? Вряд ли. Стали ли его голубые глаза холодными, задумчиво-серыми? Как он объяснил людям, коротавшим вечера на крыльце пансиона Эдны Прайс, необходимость уйти из дома? Придумал байку, согласно которой у его жены поехала крыша или она оказалась абсолютной злодейкой? Наверняка. И ему поверили? Ответ на этот вопрос лежал на поверхности. Не важно, какой год на дворе, 1958, 1985 или 2011-й. В Америке, где корочка всегда сходит за начинку, люди верят таким, как Фрэнк Даннинг.
В следующий вторник я снял квартиру, которая в «Дерри ньюс» рекламировалась как «частично обставленная, в хорошем районе», а в среду, семнадцатого сентября, мистер Джордж Амберсон въехал в нее. Прощай, «Дерри-таунхаус», здравствуй, Харрис-авеню. Я жил в пятьдесят восьмом году уже больше недели и начал чувствовать себя здесь более комфортно, хотя местным еще не стал.
Под «частично обставленной» подразумевалась кровать (с матрасом в пятнах, но без постельного белья), диван, кухонный стол, под одну ножку которого требовалось что-то подкладывать, чтобы он не шатался, и единственный стул с желтым пластиковым сиденьем, которое странно чвакало, когда с него вставали, словно неохотно разрывало контакт с брюками. Мне также перепали плита и шумно урчащий холодильник. В кухонной кладовке я обнаружил устройство для кондиционирования воздуха — вентилятор производства «Дженерал электрик» с оплавленным штепселем. Попытаться вставить его в розетку мог разве что самоубийца.