— Тогда какого черта сейчас ты продаешь его в два раза дешевле? Если только это все-таки не кошатина.
Он фыркнул, и звук этот эхом отдался глубоко у него в груди.
— Дружище, я продаю стопроцентно чистую американскую говядину, лучшую в мире. Известно ли мне, что говорят люди? Естественно. Я не обращаю на это внимания. Что тут поделаешь? Затыкать им рты? С тем же успехом можно пытаться не давать ветру дуть.
Я провел пальцем по шее. Эл улыбнулся:
— Да, ухожу в сторону, но по крайней мере цена говядины — часть истории. Я мог бы и дальше биться головой о стенку на Сосновой улице, однако Ивонн Темплтон дураков не воспитывала. «Лучше убегите и подеритесь в другой день», — говорила она нам в детстве. Я собрал оставшиеся деньги, выпросил в банке еще пять тысяч ссуды — не спрашивай как — и перебрался в Фоллс. Сверхприбыли по-прежнему нет — экономика не в том состоянии, а еще эти глупые разговоры о котобургерах, или песобургерах, или скунсобургерах, у людей фантазия богатая, — да только теперь я не зависел от экономики, как все остальные. И причина тому — за этой дверью в кладовку. В Оберне за ней ничего особенного не было. Я готов поклясться в этом на стопке Библий высотой десять футов. Все проявилось только здесь.
— О чем ты?
Он пристально посмотрел на меня водянистыми, за ночь постаревшими глазами:
— Сейчас говорить больше не о чем. Тебе надо все увидеть самому. Вперед, открой дверь.
На моем лице наверняка читалось сомнение. Эл подбодрил меня:
— Считай, это последняя просьба умирающего. Давай, дружище. Если только ты мне друг. Открой дверь.
Я бы солгал, сказав, что бег сердца не ускорился, когда я повернул ручку и потянул дверь на себя. Я понятия не имел, с чем могу столкнуться (хотя, помнится, в голове мелькнул образ дохлых кошек, освежеванных и готовых к превращению в фарш в электрической мясорубке), но когда Эл протянул руку и включил свет, я увидел, что за дверью…
Всего лишь кладовка.
Маленькая, такая же ухоженная и опрятная, как и вся закусочная. На полках вдоль стен — большие, ресторанной расфасовки, банки консервов. В дальнем конце, где крыша плавно шла вниз, нашлось место порошкам и прочим чистящим средствам. Щетка и швабра лежали на полу, потому что потолок и пол разделяли только три фута. Пол застилал тот же серый линолеум, но пахло не жареным мясом, как в зале, а кофе, овощами и специями. Ощущался и еще какой-то запах, слабый и не очень приятный.
— Ладно, — кивнул я, — это кладовка. Много всего, все аккуратно сложено. По управлению припасами, если такой предмет существует, ставлю тебе пятерку.
— Чем тут пахнет?
— В основном специями. Кофе. Может, еще освежителем воздуха. Не знаю.
— Да, я использую «Глейд». Из-за того запаха. Ты хочешь сказать, что больше ничего не чувствуешь?
— Что-то есть. Похоже на серу. Наводит на мысли о горелых спичках. — Я также подумал и об отравляющем газе, что мы всей семьей испускали после тушеных бобов, которые мама обычно готовила на субботний ужин, но не упомянул об этом. А может, лекарства от рака вызывают пердеж?
— Это сера. Есть и другие запахи, тоже не «Шанель номер пять». Фабричная вонь, дружище.
Безумие продолжалось, но я смог ответить лишь (да и то абсурдно-вежливым тоном, принятым на коктейльной вечеринке):
— Правда?
Эл опять улыбнулся, продемонстрировав десны, из которых всего днем раньше выступали ровные зубы.
— Ты вежливо намекаешь, что фабрика Ворамбо закрылась, когда меня еще на свете не было? Если на то пошло, в конце восьмидесятых она сгорела почти дотла, а то, что осталось, — он ткнул пальцем себе за плечо, — всего лишь склад-магазин готовой продукции. Одна из главных туристических достопримечательностей, наряду с «Кеннебек фрут компани», где продают «Мокси». И еще ты думаешь, что сейчас самое время достать мобильник и вызвать парней в белых халатах. Так ведь, дружище?
— Я никому не собираюсь звонить, потому что ты не псих. — Правда, я сам не верил в то, что говорил. — Но это всего лишь кладовка, а фабрика Ворамбо за последнюю четверть века не выткала ни рулона ткани.
— Ты никому не позвонишь, это точно, поскольку я хочу, чтобы ты отдал мне мобильник, бумажник и все деньги, что у тебя в карманах, включая монеты. Это не ограбление. Я тебе все верну. Ты отдашь мне эти вещи?
— Сколько у меня уйдет на это времени, Эл? Мне нужно прочитать несколько сочинений, чтобы выставить итоговые оценки за этот учебный год.
— Оставайся там сколько хочешь, — ответил Эл, — потому что это займет две минуты. Это всегда занимает две минуты. Останься на час и как следует осмотрись, если возникнет желание, но я бы этого делать не стал, во всяком случае, в первый раз, потому что потрясение будет слишком велико. Ты сам увидишь. Доверишься мне? — Что-то в моем лице заставило его напрячься. — Пожалуйста. Пожалуйста, Джейк. Желание умирающего.
Я уже точно знал, что Эл безумен, но знал и другое: он не ошибается по части своего состояния. За время нашего недолгого разговора его глаза, казалось, еще глубже погрузились в глазницы. И он совершенно выдохся. Двух десятков шагов от кабинки в одном конце закусочной до кладовки в другом хватило для того, чтобы он покачивался, едва держась на ногах. «И еще окровавленный носовой платок, — напомнил я себе. — Не забывай про окровавленный носовой платок».
И… я понял, что проще пойти ему навстречу. Вы со мной не согласны?
«Не противься, и пусть будет по-Божьему» — так им нравится говорить на собраниях, которые посещает моя бывшая, но я решил, что тут все иначе: не противься, и пусть все будет, как хочет Эл. Во всяком случае, до какого-то предела. И почему нет? — сказал я себе. Когда садишься в самолет приходится пройти через большую хренотень. А Эл даже не попросил меня снять обувь и поставить на транспортер.
Я вытащил мобильник из чехла на ремне, положил на картонную коробку с банками консервированного тунца. Добавил бумажник, тонкую пачку купюр, доллар пятьдесят или чуть больше мелочью и кольцо с ключами.
— Ключи оставь, они значения не имеют.
Для меня имели, но я промолчал.
Эл сунул руку в карман и достал пачку денег, куда более толстую, чем та, что лежала на коробке. Протянул мне:
— Заначка. Вдруг ты захочешь купить сувенир или что-то еще. На, бери.
— Почему я не могу воспользоваться своими деньгами? — Я подумал, что задаю вполне логичный вопрос. При условии, что этот безумный разговор укладывался в логические рамки.
— Сейчас не будем об этом, — сказал он. — Личный опыт ответит на большинство твоих вопросов лучше, чем это сделал бы я даже в отличной форме, а сейчас с формой у меня просто беда. Возьми деньги.
Я взял и просмотрел их. Сверху лежали долларовые купюры, и выглядели они так же, как те, которыми я привык пользоваться. Потом я добрался до пятерки, и тут обнаружились отличия. Над изображением Авраама Линкольна появилась надпись: SILVER CERTIFICATE [9] , а слева от нее — большая синяя цифра «5». Я поднял купюру, чтобы посмотреть на просвет.