Я решил не бриться, хотя на подбородке и щеках вылезла щетина. Если бы встал под яркий свет — удвоенной силы, спасибо зеркалу, — мои мозги расплавились бы. Я не мог представить, как пережить этот день, и не стал даже пытаться. Шаг за шагом, говорил я себе, медленно спускаясь по лестнице. Одной рукой я держался за перила, во второй нес сувенирную подушку, скорее всего напоминая при этом Кристофера Робина — переростка с плюшевым медвежонком. Шаг за ша…
Стойка перил с треском переломилась.
Меня бросило вперед, в голове загрохотало, руки взметнулись в воздух. Я выронил подушку (с револьвером внутри), царапнул рукой по стене. В последнее мгновение, прежде чем я покатился кубарем вниз ко всем вытекающим последствиям в виде сломанных костей, мои пальцы ухватились за старомодное бра, прикрученное к стене шурупами. Я вырвал их из штукатурки, но электрические провода оказались достаточно прочным, и я сумел удержаться на ногах.
Сел на ступеньку, уткнувшись раскалывающейся головой в колени. Боль пульсировала синхронно с громовыми ударами сердца. Слезящиеся глаза не умещались в глазницах. Я мог бы сказать, что мне хотелось уползти обратно в квартиру и на все плюнуть, но это ложь. Если по правде, мне хотелось умереть прямо там, на лестнице, и покончить с миром. Неужели есть люди, которые мучаются такой головной болью не единожды, а часто? Если так, да поможет им Бог.
Только одно могло заставить меня подняться, и я вынудил визжащий от боли мозг не только подумать об этом, но и увидеть: внезапно исчезающее лицо ползущего ко мне Тагги Даннинга. Его взлетающие в воздух волосы и мозги.
— Все хорошо, — пробормотал я. — Все хорошо, да, все хорошо.
Я поднял сувенирную подушку и, пошатываясь, добрался до нижней ступени. Вышел в сумрачный день, который казался мне невыносимо ярким, как полдень в Сахаре. Полез за ключами. Не нашел их. Зато нащупал здоровенную дыру в правом переднем кармане. Прошлым вечером никакой дыры не было. Я мог в этом поклясться. Маленькими шажками я развернулся. Ключи лежали на крыльце среди россыпи мелочи. Я наклонился, почувствовал, как свинцовый шар в голове покатился ко лбу. Поднял ключи и направился к «санлайнеру». Когда повернул ключ зажигания, мой ранее надежный «форд» отказался заводиться. Щелкнул соленоид. И все.
Этого я в принципе ожидал. Не приготовился к другому: мне вновь предстояло подниматься наверх. Никогда в жизни я так страстно не мечтал о своем мобильнике. Будь он у меня, я смог бы позвонить, сидя за рулем, а потом, закрыв глаза, спокойно дожидаться прихода Рэнди Бейкера.
Но каким-то образом мне удалось подняться, мимо сломанных перил и выдернутого из стены бра, повисшего на проводах, будто голова на сломанной шее. Трубку в мастерской никто не снял — слишком рано, особенно для воскресенья, — поэтому я позвонил Рэнди Бейкеру домой.
Конечно, он умер, подумал я. Ночью его сразил инфаркт. Его убило упрямое прошлое, взяв в сообщники Джейка Эппинга.
Мой механик не умер. Ответил сонным голосом после второго гудка, а когда я сказал, что мой автомобиль не заводится, задал логичный вопрос: «Откуда вы знали об этом вчера?»
— У меня сильно развитая интуиция, — ответил я. — Приезжайте как можно быстрее, хорошо? Если сможете его завести, еще одна двадцатка будет вашей.
Бейкер подсоединил кабель, который ночью загадочным образом соскочил с клеммы аккумулятора (возможно, в тот самый момент, когда в кармане брюк появилась дыра), но двигатель «санлайнера» все равно не завелся. Механик проверил свечи и обнаружил, что две основательно проржавели. В его большом зеленом ящике для инструментов нашлись запасные, и когда он их поставил, мой кабриолет ожил.
— Это, конечно, не мое дело, но я думаю, что сейчас вам одна дорога — обратно в постель. Или к врачу. Вы бледны как призрак.
— Это всего лишь мигрень. Все будет хорошо. Давайте заглянем в багажник. Я хочу проверить запаску.
Проверили. Спущена.
Начал моросить дождь, когда я последовал за ним к заправочной станции «Тексако». Автомобили ехали с включенными фарами, и даже с солнцезащитными очками каждый прожигал в моем мозгу две дыры. Бейкер открыл мастерскую и попытался накачать запаску. Напрасный труд. Воздух выходил из десятка дыр, крошечных, как поры человеческой кожи.
— Ух ты, — удивился он. — Никогда такого не видел. Думаю, бракованная камера.
— Замените на другую, — попросил я.
Вышел из мастерской, обошел ее, привалился к стене. Стук компрессора сводил с ума. Подняв голову, я подставил лицо дождю, наслаждаясь холодным туманом, облепляющим разгоряченную кожу. Шаг за шагом, повторил я себе. Шаг за шагом.
Когда я попытался заплатить Бейкеру за камеру, он покачал головой.
— Вы уже дали мне половину моего недельного заработка. Брать с вас еще — это свинство. Я только волнуюсь, как бы вы не съехали в кювет или с вами не случилось чего другого. Вам обязательно ехать?
— Больной родственник.
— Да вы и сами больны!
Этого я отрицать не мог.
Я выехал из города по шоссе 7, сбавляя ход у каждого перекрестка, чтобы посмотреть в обе стороны, независимо от приоритета проезда. Как выяснилось, только благодаря этому и остался цел и невредим, потому что на пересечении шоссе 7 и Старой деррийской дороги большой грузовик с гравием проскочил на красный свет. Не остановись я, хотя передо мной горел зеленый, мой «форд» превратился бы в лепешку, а я — в гамбургер внутри ее. Я посигналил, несмотря на дикую головную боль, но водитель грузовика и бровью не повел. Он напоминал зомби за рулем.
Мне никогда этого не сделать, подумал я. Но если я не сумею остановить Фрэнка Даннинга, куда мне замахиваться на Освальда? Не стоило и ехать в Техас.
Впрочем, не это заставляло меня продвигаться к поставленной цели. Я не отступался из-за Тагги. Не говоря уже о трех остальных детях. Если бы я не смог спасти их вновь, меня бы до конца жизни не отпустила мысль, что я стал соучастником их убийства, инициировав очередной сброс на ноль.
Я подъехал в автокинотеатру Дерри, свернул на подъездную дорогу, ведущую к еще закрытой кассе. Вдоль дороги росли ели. Я припарковался за ними, заглушил двигатель. Попытался выйти из кабины. Не смог. Дверь не открывалась. Я пару раз толкнул ее плечом, но она все равно не открылась, и тут я заметил, что кнопка блокировки дверного замка нажата, хотя до эры автоблокировки оставалось еще много лет, а сам я к кнопке не прикасался. Потянул ее вверх. Она не желала подниматься. И как я ни старался, ничего не вышло. Я опустил стекло, высунулся, вставил ключ в замочную скважину под хромированной дверной ручкой, повернул. На этот раз кнопка поднялась. Я вылез, потом вновь сунулся в кабину за сувенирной подушкой.
Сопротивление возрастает пропорционально масштабу изменения будущего, которое может вызвать то или иное вмешательство, говорил я Элу хорошо поставленным лекторским голосом — и был прав. Только я понятия не имел, какую цену приходится платить тому, кто вмешивается в ход времени. Теперь узнал.