В вестибюле на обратном пути заметил новый плакат на завешанной всякими бумажками доске объявлений. Плакат очень уж бросался в глаза — ярко-синий, с карикатурно трясущимся человечком, уставившимся на большущий термометр, ртуть в котором опустилась до десяти градусов ниже нуля. «ПРОБЛЕМА С ВЫСШИМ ОБРАЗОВАНИЕМ? — вопрошал плакат. И тут же отвечал: — ВЫ МОЖЕТЕ ПОЛУЧИТЬ ЗАОЧНЫЙ ДИПЛОМ ОБЪЕДИНЕННОГО КОЛЛЕДЖА ОКЛАХОМЫ! НАПИШИТЕ НАМ, ЧТОБЫ УЗНАТЬ ПОДРОБНОСТИ!»

От Объединенного колледжа Оклахомы дурно пахло, хуже, чем от тушеной макрели, но в моей голове сверкнула мысль. Возможно, потому что я уже совсем закис. Освальд по-прежнему служил в морской пехоте, демобилизация ждала его только в сентябре, после чего он отправится в Россию, где попытается отказаться от американского гражданства. Ему это не удастся, но после показушной — и, вероятно, липовой — попытки самоубийства в московском отеле русские позволят ему остаться в стране. На испытательный срок. Он проведет там около тридцати месяцев, работая на радиозаводе в Минске. На какой-то вечеринке встретит девушку, Марину Прусакову. Красное платье, белые туфельки, написал Эл в своей тетрадке. Красивая. Одета для танцев.

С ним все понятно, но что в это время делать мне? Объединенный колледж предлагал приемлемый вариант. Я написал, желая узнать подробности, и ответ не заставил себя ждать: пришел каталог, содержавший великое множество дипломов. Меня заворожила возможность получить степень бакалавра английского языка и литературы за триста долларов (наличными или почтовым переводом). От меня требовалось лишь успешно пройти тест из пятидесяти вопросов. На каждый предлагалось несколько ответов, так что оставалось только найти правильный.

Я отправил деньги почтовым переводом, мысленно распрощавшись с тремя сотнями, и послал заполненный бланк заявления на прохождение теста. Две недели спустя получил из Объединенного колледжа тонкий конверт из плотной бумаги, в котором лежали два отпечатанных на ротаторе листка. Буквы во многих местах расплывались. Вопросы предлагались замечательные. Привожу два, которые произвели на меня самое большое впечатление:

22. Какая фамилия была у Моби?

А. Том

Б. Дик

В. Гарри

Г. Джон

37. Кто написал «Том о 7 карнизах»? [84]

А. Чарлз Диккенс

Б. Генри Джеймс

В. Энн Брэдстрит

Г. Натаниэль Готорн

Д. Никто из перечисленных

Закончив наслаждаться этим замечательным тестом, я выбрал ответы (иногда восклицая: «Да вы надо мной смеетесь!») и отослал тест в Энид, штат Оклахома. Оттуда пришла открытка с поздравлениями: экзамен я сдал. После того как я заплатил еще пятьдесят долларов — «административный сбор», — мне сообщили, что диплом выслан на мой адрес. Так они написали, и да — свершилось. Выглядел диплом гораздо лучше вопросника. Особенно впечатляла золотая печать. Когда я представил диплом администратору школьного совета округа Сарасота, этот достойный человек принял его без единого вопроса и включил меня в список замещающих учителей.

В результате в учебный год, начавшийся осенью пятьдесят девятого и закончившийся летом шестидесятого, я преподавал один-два дня в неделю. И как же мне это нравилось! Ученики были прекрасны — юноши с короткими стрижками, девушки с конскими хвостами и в юбках с пуделем до середины голени, — хотя я отдавал себе отчет, что в классах вижу исключительно лица разных оттенков ванили. Работа замещающим учителем позволила мне вновь открыть для себя важную личностную особенность: мне нравилось писать, и я обнаружил, что получается у меня достойно, но любил я учить. Меня это вдохновляло, пусть и не могу объяснить, как именно. Или не хочу. Объяснения — это такая дешевая поэзия.

Мой лучший день в карьере замещающего учителя в Западной сарасотской школе настал, когда я пересказал ученикам класса по американской литературе сюжет романа «Над пропастью во ржи» (в школьной библиотеке книга находилась под запретом, и ее бы незамедлительно конфисковали, принеси ученик роман в эти святые чертоги), а потом предложил поговорить о главной претензии Холдена Колфилда: школа, взрослые, американский образ жизни — все липа. Детки раскачивались медленно, но к тому времени как прозвенел звонок, пытались говорить все сразу, а некоторые едва не опоздали на следующий урок: очень уж им хотелось высказаться о том, что не так в окружающем их обществе и жизни, которую планировали для них родители. Глаза сверкали, лица раскраснелись от волнения. И я не сомневался, что в местных книжных магазинах возникнет спрос на некую книгу в темно-красной обложке. Последним ушел мускулистый парень в свитере футбольной команды. Он напоминал мне Лося Мейсона из комиксов «Арчи».

— Как бы мне хотелось, чтобы вы все время здесь работали, мистер Амберсон, — сказал он с мягким южным выговором. — Вы мне нравитесь больше других.

Я не просто понравился ему как учитель. Я понравился ему больше других. Очень приятно слышать такое от семнадцатилетнего парня, который выглядел так, словно впервые проснулся за все свои ученические годы.

В том же месяце, только чуть позже, меня пригласил в свой кабинет директор, угостил несколькими доброжелательными фразами и кока-колой, а потом спросил: «Сынок, ты ведешь подрывную деятельность?» Я заверил его, что нет. Сказал, что голосовал за Айка. Мои ответы вроде бы его успокоили, но он предложил мне в будущем придерживаться «рекомендованного списка литературы». Меняются прически, и длина юбок, и сленг, но директора старшей школы? Никогда.

5

Однажды на лекции в колледже (случилось это в Университете Мэна, в настоящем колледже, где я получил настоящий диплом бакалавра) профессор психологии высказал мнение, что люди действительно обладают шестым чувством. Он называл его интуитивным мышлением и говорил, что чувство это наиболее развито у мистиков и преступников. К мистикам я себя не относил, но понимал, что я беглец из собственного времени и убийца (я, разумеется, мог считать убийство Фрэнка Даннинга оправданным, но полиция определенно со мной бы не согласилась). И если это не превращало меня в преступника, тогда уже ничто не смогло бы превратить.

«Мой вам совет: если вы оказались в ситуации, когда вам может угрожать опасность, — сказал профессор в тот день 1995 года, — положитесь на интуицию».

Я решил так и поступить в июле 1960-го. Все больше тревожился из-за Эдуардо Гутиерреса. Мелкая сошка, конечно, но не следовало забывать про его связи с мафией… и холодный блеск глаз, когда он выплачивал мне выигрыш по кентуккийской ставке, неоправданно высокой, теперь я это уже понимал. Почему я так поступил, хотя денег мне вполне хватало? Не от жадности, скорее, ради тех приятных ощущений, которые, наверное, испытывает хороший бэттер, когда перед ним зависает крученый мяч. В некоторых случаях ты просто не можешь не отправить его мощным ударом за пределы стадиона. Вот я и врезал по этому мячу, как любил говорить в радиорепортажах Лео Дюрошер по прозвищу Дерзкий, а теперь сожалел об этом.