– Я ничего не понял, – Илья облизывает пальцы. – Как ты узнал о сестре и братьях? Ты же говорил, что очнулся лёжа в пустыне, не зная своего происхождения?
– Я не сомневался, что ты не поймёшь. Отлично, сменим тему и обсудим мои первые шаги по Земле. Илья, рождаясь, ты не в курсе, кто твои родители, верно? Но стоит чуть подрасти, и начинаешь понимать: те мужчина с женщиной и есть твои папа и мама. Я всегда знал, что Лимос, Никао и Полемос – мои братья и сестра. Мы встретились не сразу, а спустя много времени, но я чувствовал внутри себя уверенность: они существуют. По схожей причине, каждый не сомневался: у нас общий родитель, создавший квартет, – Мастер. О, забыл ещё одну версию: я часто над ней размышлял. С точки зрения двадцать первого века меня можно идентифицировать как робота. Смотри, я появился на свет с вложенной в ДНК программой, знал, кто я, где искать братьев и сестру и что следует делать. Может, меня заслали в ваш мир с Луны или Сатурна?
Илья «зависает» – к счастью, ненадолго. Широко раскрывает глаза.
– Ух ты-ы-ы…
М-да, ведь совсем недавно и взрослые тоже верили во всё, что угодно. Они на полном серьёзе думали: ведьма заключила эксклюзивную сделку с Дьяволом, дабы высасывать по ночам молоко у соседских коров. А сейчас? Порой человек только что умер, его душа отделилась от тела, смотрит в мою сторону и в страшном удивлении говорит: «Ну я и перекурил!» или «Так, спокойно, у меня галлюцинации». Нынешние дети напоминают средневековых взрослых. Катастрофическая серьёзность и одновременно неистребимая вера в мифы, жестокость и наивняк. Сейчас, дорогие мои, подобных взрослых встретишь разве что в движении «Талибан».
– Разочарую – я не вылечу в окно и не инфицирую тебя эмбрионом кальмара, – тонко издеваюсь я. – Это всего лишь предположение. Между тем ты уже ешь вторую порцию картошки, а сам клялся, что слопаешь её утром. И зачем, интересно, я тебе поверил?
– А почему Война – девочка, если в оригинале был мальчик?
Резво перескакивать галопом с одной темы на другую – неповторимый стиль Ильи. Кроме того, сей метод удачно позволяет ему игнорировать неудобные вопросы.
– У нас нет пола. – Я прощаюсь с жареной картошкой, глядя, как та исчезает во рту моего подопечного. – Но я всегда помню Войну в женском облике, и это оправданно. Видишь ли, Илюша, женщины превосходят мужчин в эмоциях. Допустим, девушка добрая – так она и милее, и жалостливее, и терпеливее существа мужского пола. Но вот если злобна – пиши пропало. Самый последний подонок не дойдёт до уровня подлости, который легко преодолеет осатаневшая от злобы женщина. Она предаст, убьёт, уничтожит – только бы отомстить обидчику. Война по природе своей и не может быть мужчиной. Она страстна, коварна, беспощадна, яростна – полный набор женских качеств. Да и не только это. Милая сестра Полемос единственная из всех нас, кто отдаётся своей работе до самых кончиков пальцев, посему её популярность среди людей неизменна.
– Моя прабабушка боялась Войны, – вдруг тихо произносит Илья. – Она говорила: пусть будем жить хуже и кушать плохо, лишь бы не было Войны. Сестра такая страшная?
– Полемос с младых ногтей обожает имидж гламурной фотомодели, – усмехаюсь я. – Рыжие волосы, веснушки, курносость, телосложение – отпад, плюс ноги от ушей. А уж как наряжается медсестрой! Тебе наверняка бы понравилось. Но конечный результат её действий редко выглядит столь же восхитительно, как она сама. Я раньше думал: после войны, напугавшей твою прабабушку, других войн больше никогда не будет, люди очухаются. А вышло иначе. И в самом-то деле – если изобретено столько оружия и в его производство вложено такое количество денег, – оно уже само по себе обязано стрелять.
– И когда кончится ваша работа? – Илья, похоже, снова не понял меня – но испуган.
– По идее, мы должны появиться на Земле с концом света. – Я задумчиво подцепляю с одеяла ломтик картошки фри («макдоналдс» заразен, как вирусы Никао). – Мы – знамение того самого Апокалипсиса, предсказанного рыбаком. И что? Наша четвёрка скачет по Земле едва ли не со дня её сотворения, и ничегошеньки не происходит. Возникают две мысли. Либо конец света не состоится в принципе, либо Апокалипсис – это банальное земное бытие, а рыбак не понял сути галлюцинации – ему привиделось не светопреставление, а жизнь будущих поколений. Может быть, Зверь, выходящий из моря, – это популярность фильмов ужасов, а Блудница Вавилонская – увлечение поездками в Амстердам. Подробностей про Амстердам не проси, не расскажу.
Илья чешет левое ухо. «Переваривает» информацию.
– Э-э-э… а твоя машинка какого цвета?
– Типа светло-серая… бледная, если быть точнее. «Форд-Мустанг», самой первой модификации, шестьдесят четвёртого года. У всех разные. Лимос владеет чёрным, Полемос – красным, у Никао – белоснежный. Сначала думали купить одинаковых коней, но Полемос устроила скандал: она же девочка, ей хочется чисто женской радости – крови вволю напиться, да по полю брани в модном платьице среди трупов проскакать. А красный – это дамский цвет, сейчас на таких машинах половина вашего города гоняет. Полемос с ходу сослалась на вещий сон – мол, такова воля Мастера насчёт коней. Она раньше часто так делала. Тогда мы ей ещё верили, но впоследствии стало понятно: её красочные видения – чисто религиозный фанатизм. Наши «кони» сейчас – обычные тачки, принадлежали людям, попавшим в мир теней. После автокатастроф мы переделали их в призраков. Коней тоже сохранили, но это так… на всякий случай. Если Мастер вдруг вернётся на Землю и захочет устроить ретро-шоу. Да, вещи, на первый взгляд кажущиеся сложными, часто имеют очень простое объяснение. Так, ты получил свою порцию смертельно вредных веществ? Давай, сложи в пакетик коробку с салфетками – и баиньки.
Илья угрожающе сопит.
– Смерть должна быть злая и страшная, – хныкает он. – А ты хоть хороший, но нудный. Я обязан тебя бояться, но страх другой: будто ты вот-вот оценки в дневнике полезешь проверять и оставишь без сладкого. У меня нашли лейкемию, я не плакал, думал: ну умру и умру. Я не знал, что Смерть будет приходить ночами и читать мне нотации.
Вероятно, ответ написан у меня на лице. Илья спохватывается.
– Ладно-ладно, – поспешно говорит он. – Ты добрый, бигмак мне принёс. Но, поверь, вот тебя бы девять лет долбили нравоучениями – «это есть нельзя, то положи на место, сначала суп, потом конфеты, не поешь – гулять не пойдёшь». Не дуйся на Мастера, он клёвый папа.
Илья заворачивается в одеяло с головой. В полутьме блестят глаза.
– Чего молчишь? – нетерпеливо спрашивает он. – Сказка-то будет?
Конечно. За этим-то я и здесь – вместе с твоим чёртовым «бигмаком»…
…«Ты даже не представляешь, Илья, насколько сказочно это место. Маленькое такое, пряничное, аккуратненькое: словно добрый волшебник взял да нарисовал его акварелью. Существует городок со стародавних времён, и там сохранилось всё-всё-всё: славненькие церквушки, мощёные площадочки и изящненькие башенки – с виду ну просто сахарные, как на праздничном торте. Согласно преданиям, некогда городком правило семейство гномов, и это нашло отображение в нынешнем времени – если выйдешь к рыночной площади, увидишь на ратуше фигурку гнома с большой вилообразной бородой. А уж какие там кондитерские, да пирожные с кремом и земляникой… ммм… да, я не знаю вкуса, но они выглядят ТАК… Уверяю, Илья, – ты бы в местной кондитерской точно политического убежища попросил. И, значит, картина маслом: середина весны, уже теплынь, всюду лужи от растаявшего снега – и я, в элегантном чёрном фраке с галстуком-бабочкой, эдакий денди с проседью в висках, ночью веду разговор в центральном соборе. На редкость забавное здание, щедро украшенное снаружи и изнутри скелетами. Впрочем, готика тут всегда модна, жители маленьких городков с почётом относились к Смерти, показывая свой страх предо мной. Моя собеседница – измученная женщина лет тридцати, с оттопыренными ушами (обычно их стараются прятать за причёской, но она не в том состоянии), чуть расширенным книзу носом и пустыми глазами. Такие в девичестве больше похожи на мальчиков и меняются лишь с рождением детей. Одета в дешёвое платье, с передником, застиранным до желтизны. Заметно – она кучу времени проводит на кухне, изо всех сил стараясь ублажить мужа-деспота.