– Кушать подано, – позвал он.
Она подошла к столу с вымученной улыбкой, посмотрела на яичницу, как бегун – на штангу, и принялась за еду.
– Вкусно, – кивнула она. – Ты был прав. Спасибо.
– На здоровье, – ответил он. – А теперь слушай. Я хочу предложить тебе следующее. По Пятой мы дойдем до Тридцать девятой и повернем на запад. Переберемся в Нью-Джерси по тоннелю Линкольна. Потом двинемся по Четыреста девяносто пятому шоссе на северо-запад до Пассейика и… яйца нормальные? Часом, не тухлые?
Она улыбнулась:
– Отличные. – Подцепила на вилку еще один кусок и отправила в рот, запив глотком кофе. – Как раз то, чего мне не хватало. Продолжай, я слушаю.
– От Пассейика мы будем идти на запад, пока дороги в достаточной степени не расчистятся. Потом сможем ехать. Думаю, повернем на северо-восток и направимся в Новую Англию. Сделаем такой крюк, понимаешь? Вроде бы путь более длинный, но, по-моему, это избавит нас от многих проблем. Найдем дом где-нибудь на побережье в Мэне. В Киттери, Йорке, Уэллсе, Оганквите, а может быть, в Скарборо или Бутбей-Харбор. Как тебе такой план?
Он говорил, глядя в окно. А когда обернулся и увидел ее, на мгновение страшно перепугался. Подумал, что Рита сошла с ума. Она по-прежнему улыбалась, но ее лицо застыло в маске боли и страха. На нем выступили крупные капли пота.
– Рита? Господи, Рита, что…
– …извини… – Она вскочила, перевернув стул, и побежала к двери. По дороге споткнулась о пуфик, на котором сидела, слушая Дебюсси, тот повалился на бок и покатился, словно большая шашка. Рита сама чуть не упала.
– Рита!
Но она уже метнулась в ванную, и Ларри слышал громкие, скрежещущие звуки, свидетельствующие о расставании с завтраком. Он раздраженно хлопнул рукой по столу, потом поднялся и пошел за ней. Боже, как он ненавидел, когда людей рвало. Всегда возникало ощущение, будто рвет тебя самого. И от запаха американского сыра в ванной его действительно чуть не вывернуло наизнанку. Рита сидела на ярко-синих кафельных плитках пола, подложив под себя ноги, ее голова зависла над унитазом.
Она вытерла рот обрывком туалетной бумаги и с мольбой посмотрела на него. Лицо ее было белее мела.
– Извини меня, Ларри. Я просто не могла есть. Действительно. Пожалуйста, извини.
– Господи, но если ты знала, что все этим закончится, то зачем же пыталась?
– Потому что ты хотел, чтобы я поела. А мне не хотелось, чтобы ты на меня сердился. Но ты ведь рассердился, правда? Ты сердишься на меня.
Ему вспомнилась прошлая ночь. Рита занималась с ним любовью с такой неистовой энергией, что он впервые подумал о ее возрасте и почувствовал легкое отвращение. Словно попал на тренажер. Он кончил быстро, чуть ли не в порядке самозащиты, но она оставила его в покое лишь значительно позже, тяжело дыша, неудовлетворенная. Потом, когда Ларри уже засыпал, она придвинулась к нему, и снова он ощутил запах ее сухих духов – гораздо более дорогих в сравнении с теми, которыми пользовалась его мать, когда они вместе ходили в кино. Рита прошептала ему на ухо слова, которые разом разбудили его и не давали уснуть еще два часа: Ты ведь не оставишь меня, правда? Ты не оставишь меня одну?
До этого она была очень хороша в постели, настолько хороша, что он даже поразился. Она привела его сюда после ленча в день их встречи, и все произошло совершенно естественно. Он помнил мгновенный приступ отвращения, который испытал, когда увидел, как обвисли ее груди и как выпирают голубоватые вены (ему сразу вспомнились варикозные вены матери), но совсем забыл об этом, когда ее ноги поднялись, а бедра сжали его с удивительной силой.
Медленно, рассмеялась она. Так будут последние первыми, и первые последними [81] .
Он уже находился на грани оргазма, когда она оттолкнула его и взяла пачку сигарет.
Какого черта? – удивленно спросил он, а его Джон Томас негодующе раскачивался в воздухе.
Она улыбнулась.
У тебя ведь одна рука не занята, так? У меня тоже.
Они пустили в ход свободные руки, пока курили, и она весело болтала о всякой всячине – хотя ее щеки становились пунцовыми, и дыхание учащалось, и слова начинали путаться.
Пора. Рита взяла его сигарету и загасила вместе со своей. Давай-ка посмотрим, сможешь ли ты закончить начатое. А если не сможешь, я скорее всего тебя порву.
Ларри закончил, к их обоюдному удовлетворению, и они уснули. Он проснулся после четырех и, наблюдая, как она спит, подумал, что за опыт, в конце концов, надо бы замолвить словечко. Он много трахался за последние десять лет, но то, что произошло с ним сегодня, под это определение не подпадало. Другой уровень, более высокий, пусть и с декадентским привкусом.
Само собой, у нее были любовники.
Эта мысль так взволновала Ларри, что он разбудил Риту.
Так все и продолжалось, пока они не нашли выкликателя монстров в парке и не наступил вчерашний вечер. Конечно, некоторые вещи случались и раньше, и это его тревожило, однако он принимал все как должное. Да, отклонения от нормы, но незначительные, с которыми можно сжиться и идти дальше.
Двумя ночами ранее он проснулся в начале третьего и услышал, как она наливает в ванной стакан воды. Он подумал, что, наверное, она принимает очередную снотворную таблетку. Эти желатиновые красно-белые капсулы на западном побережье называли «желтенькими». Сильные «расслаблялки». Ларри решил, что Рита скорее всего начала принимать эти таблетки задолго до эпидемии “супергриппа”.
И ее манера ходить за ним по пятам по всей квартире. Она стояла в дверях ванной и что-то говорила ему, даже когда он принимал душ или отливал. Он считал, что в ванной посторонним делать нечего, но подумал, что некоторые могли придерживаться иной точки зрения. Все зависело от воспитания. И решил поговорить с ней… со временем.
Но теперь…
Ему придется нести ее на своем горбу? Господи, он надеялся, что нет. А ведь ему казалось, что она сильная, и поначалу так оно и было. По этой причине, среди прочих, она понравилась ему при их встрече в парке… и это была главная причина. Первое впечатление зачастую бывает обманчивым, с горечью подумал Ларри. Разве он сможет заботиться о ней, если и с собой не в состоянии управиться? Он наглядно продемонстрировал это после выхода пластинки. И Уэйн Стьюки все доходчиво ему объяснил.
– Нет, – ответил он ей. – Я не сержусь. Просто… понимаешь, я же не твой начальник. Не хочешь есть, так и скажи.
– Я и сказала… боюсь, поесть я не смогу…
– Хрена лысого ты сказала! – бросил он резко и сердито.
Она опустила голову и уставилась на свои руки, и он понял, что она старается не разрыдаться, знает, что ему это не понравится. На мгновение это разозлило его больше, и он чуть не заорал в полный голос: Я тебе не папенька и не богатенький муженек! Я не собираюсь о тебе заботиться! Господи, да ты на тридцать лет меня старше! Потом почувствовал знакомую волну презрения к себе, задался вопросом: да что, черт побери, с ним такое?