Смех разом угас.
– Гарольд жил здесь, когда мы только приехали в Боулдер, но достаточно давно перебрался в другое место. Он на Арапахоу, в западной части города. Я могу дать вам адрес, если хотите, и подсказать, как туда добраться.
– Премного вам благодарен. Но, пожалуй, лучше я подожду до завтра. Не хочу снова пускаться в такую авантюру.
– Вы знаете Гарольда?
– Да и нет… точно так же, как я знаю и не знаю вас. Хотя, должен честно признаться, выглядите вы совсем не так, как я себе представлял. Я видел вас блондинкой-валькирией, сошедшей с картины Фрэнка Фразетты, возможно, с револьвером сорок пятого калибра на каждом бедре. Но я все равно рад встрече с вами. – Он протянул руку, и Фрэн пожала ее с недоумевающей улыбкой.
– Боюсь, не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите.
– Присядьте на бордюр, и я вам все объясню.
Она присела. Легкий ветерок дул по улице, шуршал клочками бумаги, чуть покачивал кроны старых вязов на лужайке перед зданием суда в трех кварталах от них.
– Я кое-что прихватил для Гарольда Лаудера, – продолжил Ларри, – но я хочу, чтобы это был сюрприз, поэтому, если увидите его до меня, ничего ему не говорите.
– Хорошо, – кивнула Фрэнни, еще больше заинтригованная.
Он поднял руку, в которой держал длинноствольный пистолет или револьвер, и она поняла, что это не оружие, а винная бутылка с очень длинным горлышком. Всмотрелась в этикетку, но при слабом звездном свете сумела различить только крупный шрифт и дату под ним: «БОРДО, 1947».
– Лучшее бордо столетия. Так по крайней мере говорил один мой давний друг. Его звали Руди. Да упокоит Господь его душу.
– Но тысяча девятьсот сорок седьмой… сорок три года тому назад? Оно не могло… ну, испортиться?
– Руди говорил, что хорошее бордо никогда не портится. В любом случае я везу эту бутылку из Огайо. И если это плохое вино, то это плохое вино, отмерившее немало миль.
– Бутылка для Гарольда?
– Да, бутылка и вот это. – Он что-то достал из кармана куртки. На этот раз необходимости читать надпись на обертках не возникло. Она рассмеялась:
– Батончики «Пейдей»! Его любимые… но как вы это узнали?
– Это уже целая история.
– Так расскажите ее мне!
– Что ж, ладно. Когда-то давно один молодой парень, звали его Ларри Андервуд, приехал из Калифорнии в Нью-Йорк, чтобы повидаться с любимой мамочкой. Приехал не только по этой причине, но все остальные были далеко не столь благородными, поэтому давайте ограничимся одной, выставляющей его в самом лучшем свете, хорошо?
– Почему нет? – согласилась Фрэн.
– В то самое время злая колдунья с Запада или какие-то пентагоновские говнюки наслали на страну великую эпидемию, и, прежде чем ты успел сказать: «Вот идет Капитан Торч», – чуть ли не все население Нью-Йорка умерло. Включая и мать Ларри.
– Я очень сожалею. Мои отец и мать тоже умерли.
– Да, как и практически все остальные матери и отцы. Если бы мы все отослали друг другу открытки с соболезнованиями, их бы не осталось в продаже. Но Ларри оказался среди счастливчиков. Он покинул город с женщиной по имени Рита, которая, как выяснилось, никак не могла приспособиться к тому, что произошло. И к сожалению, Ларри оказался не слишком хорошо подготовленным и не сумел помочь ей свыкнуться со случившимся.
– Никто не знал, как тут быть.
– Но некоторые приспосабливались быстрее других. В любом случае Ларри и Рита поехали к побережью Мэна. Добрались до Вермонта, где дама умерла, приняв слишком много таблеток снотворного.
– Ох, Ларри, это ужасно!
– Ларри принял это близко к сердцу. Собственно, решил, что это – в той или иной степени божественная оценка силы его характера. Отмечу, что ранее один или два человека уже говорили ему, что главная черта его натуры – чистейшей воды эгоизм, который виден издалека, как покрытая люминесцентной краской Мадонна на приборном щитке «кадиллака» модели пятьдесят девятого года.
Фрэнни заерзала.
– Надеюсь, я не сильно вас гружу, но все это долгое время копилось внутри, а кроме того, имеет прямое отношение к Гарольду. Хорошо?
– Да.
– Спасибо. Думаю, с того момента, как мы прибыли сюда и повидались с этой старой женщиной, я искал человека с дружелюбным лицом, чтобы излить душу. Думал, что это будет Гарольд. Так или иначе, Ларри продолжил путь к Мэну, потому что представить себе не мог, куда еще можно податься. К тому времени ему уже начали сниться жуткие кошмары, а оставшись в одиночестве, он не знал, что они снятся и другим людям. Просто предположил, что это – еще один симптом его усиливающегося душевного расстройства. И в конце концов он добрался до маленького городка Уэллс, где встретил женщину, которую звали Надин Кросс, и странного маленького мальчика. Как выяснилось только сегодня, его имя было Лео Рокуэй.
– Уэллс, – зачарованно повторила Фрэнни.
– Уже втроем наши путешественники бросили монетку, чтобы понять, в какую сторону им двигаться по первому федеральному шоссе, и, раз уж выпала решка, поехали на юг и со временем прибыли в…
– Оганквит! – радостно воскликнула Фрэнни.
– Именно так. И там из надписи – большими буквами – на крыше амбара я узнал о существовании Гарольда Лаудера и Фрэнни Голдсмит.
– Надпись Гарольда! Ох, Ларри, как он будет доволен!
– Мы следовали указаниям с крыши, которые привели нас в Стовингтон, и всем указаниям, найденным в Стовингтоне, чтобы добраться до Небраски, и всем указаниям, оставленным у дома матушки Абагейл, чтобы добраться до Боулдера. По пути встречали других людей. Одна из них – Люси Суонн, теперь моя женщина. Я бы хотел, чтобы вы с ней познакомились. Думаю, она вам понравится. К тому времени произошло то, чего Ларри действительно не хотел. Его маленькая компания из четырех человек разрослась до шести. Шестеро в северной части штата Нью-Йорк встретили еще четверых. Когда мы добрались до дома матушки Абагейл в Небраске, нас стало шестнадцать, и уже при отъезде к нам присоединились еще трое. Ларри командовал этим храбрым отрядом. Никто его не выбирал и не назначал. Просто так получилось. И он не хотел брать на себя эту ответственность. Она тяжелым грузом лежала на его плечах. Не давала спать по ночам. Он начал принимать тамс и ролейдс [161] . Но это забавно, как твой разум не дает покоя самому себе. Я не мог отказаться. Иначе перестал бы себя уважать. И я… он… всегда боялся сделать что-то не так, боялся, что утром кто-нибудь останется лежать мертвым в спальном мешке, как лежала Рита в Вермонте, и все будут стоять вокруг, указывать пальцем и говорить: «Это твоя вина». Об этом я ни с кем не мог посоветоваться, даже с Судьей…
– Кто такой Судья?