– Сестра моя! – начал Людовик. – Известно ли вам, что сегодня утром мадемуазель де Лавальер бежала, принужденная унести свою скорбь, свое отчаяние в монастырь?
Эти слова были произнесены крайне взволнованным тоном.
– В первый раз слышу об этом из уст вашего величества, – отвечала принцесса.
– А я думал, что вы узнали новость утром, во время приема послов, – сказал король.
– По вашему волнению, государь, я действительно предположила, что произошло что-то необыкновенное, но что именно, я не поняла.
Король действовал открыто и шел прямо к цели.
– Сестра моя, – снова заговорил он, – почему вы уволили мадемуазель де Лавальер?
– Потому что ее услуги не нравились мне, – сухо отвечала принцесса.
Король побагровел, и глаза его так засверкали, что принцесса с трудом выдержала его взгляд. Однако он овладел собой и продолжал:
– Необходима очень серьезная причина, сестра моя, чтобы такая добрая женщина, как вы, прогнала и обесчестила не только эту девушку, но и всю ее семью. Вы знаете, что город внимательно наблюдает за поведением придворных дам. Уволить фрейлину – значит обвинить ее в преступлении или в серьезном проступке. Какое же преступление, какой проступок совершила мадемуазель де Лавальер?
– Раз вы берете на себя роль покровителя мадемуазель де Лавальер, – холодно произнесла принцесса, – я дам вам объяснение, хотя имею право никому не давать его.
– Даже королю? – гневно вскричал Людовик.
– Вы назвали меня вашей сестрой, – напомнила принцесса, – и я у себя дома.
– Все равно! – ответил Людовик, устыдившись своего порыва. – Ни вы, принцесса, и никто в моем королевстве не вправе отказаться об объяснений, если я их требую.
– Если вы так ставите вопрос, – сказала принцесса с глухим гневом, – мне остается только повиноваться вашему величеству и замолчать.
– Не будем играть словами.
– Покровительство, которое вы оказываете мадемуазель де Лавальер, заставляет меня относиться к ней почтительно.
– Повторяю, не будем играть словами. Вы знаете, что я глава французского дворянства и должен охранять честь всех дворянских семей. Вы прогоняете мадемуазель де Лавальер или другую фрейлину…
Принцесса пожала плечами.
– Или, повторяю, другую фрейлину, – продолжал король, – и своим поступком позорите ее, поэтому я прошу у вас объяснения, чтобы утвердить или опротестовать ваш приговор.
– Опротестовать мой приговор? – надменно воскликнула принцесса. – Как! Если я прогнала одну из своих служанок, то вы прикажете мне принять ее обратно?
Король промолчал.
– Это было бы не только превышением власти, государь; это было бы неприлично.
– Принцесса!
– Да, если бы я не возмутилась против такого попирания моего достоинства, я не была бы принцессой вашей крови, дочерью короля; я опустилась бы ниже выгнанной мною служанки.
Король в бешенстве вскочил.
– У вас нет сердца, принцесса, – вскричал он. – Если вы так поступаете со мной, позвольте и мне поступить с вами сурово.
Иногда шальная пуля меняет исход сражения. Эти неумышленно сорвавшиеся у короля слова поразили принцессу и на мгновение поколебали ее; она испугалась, как бы ее не постигла опала.
– Объяснитесь, пожалуйста, государь, – попросила она.
– Я вас спрашиваю, принцесса, в чем провинилась мадемуазель де Лавальер?
– Она большая интриганка; из-за нее дрались на дуэли два друга, она вызвала о себе самые неблаговидные толки, так что весь двор хмурит брови при одном звуке ее имени.
– Лавальер? – спросил король.
– Под ее кроткой и лицемерной внешностью, – продолжала принцесса, – скрывается хитрая и злобная душа.
– У Лавальер?
– Вы легко можете впасть в заблуждение, государь, но я хорошо ее знаю: она способна посеять вражду между ближайшими родственниками, между самыми близкими друзьями. Видите, она уже сеет раздор между нами.
– Уверяю вас… – начал король.
– Государь, ведь мы жили в добром согласии, а своими доносами, своими коварными жалобами она поселила в вашем величестве нерасположение ко мне.
– Клянусь, – сказал король, – что с ее губ ни разу не сорвалось недоброго слова; клянусь, что даже при виде моего гнева она умоляла меня никому не мстить; клянусь, что у вас нет более преданного и почтительного друга, чем она.
– Друга? – произнесла принцесса с выражением величайшего презрения.
– Берегитесь, принцесса, – остановил ее король, – вы забываете о моем отношении к Лавальер; с этого момента все уравнивается. Мадемуазель де Лавальер будет тем, чем я захочу ее сделать, и завтра же, если мне вздумается, она взойдет на трон.
– Все же она не рождена на нем; вы можете устроить ее будущее, но не властны изменить ее прошлое.
– Принцесса, я был с вами очень сдержан и очень вежлив. Не заставляйте меня вспомнить, что я король.
– Государь, вы мне сказали это уже два раза. И я имела честь ответить вам, что я – в вашей власти.
– В таком случае согласны вы оказать мне любезность и снова взять к себе мадемуазель де Лавальер?
– Зачем, государь? Ведь у вас есть трон, который вы можете ей дать. Я слишком ничтожна, чтобы покровительствовать такой могущественной особе.
– Довольно злобы и презрения! Окажите мне милость ради меня.
– Никогда!
– Вы принуждаете меня начать войну в собственной семье?
– У меня тоже есть семья, и я найду у нее приют.
– Что это – угроза? Вы забылись до такой степени? Неужели вы думаете, что, если дело дойдет до разрыва, ваши родственники окажут вам поддержку?
– Надеюсь, государь, что вы не принудите меня к поступкам, которые были бы недостойны моего положения.
– Я надеялся, что вы вспомните нашу дружбу и будете обращаться со мной, как с братом.
Принцесса на мгновение задумалась.
– Я не думала, что я поступаю не по-родственному, отказываясь совершить несправедливость.
– Несправедливость?
– Ах, государь, если я открою всем поведение Лавальер, если узнают королевы…
– Полно, полно, Генриетта, не заглушайте голоса сердца; вспомните, что вы меня любили, вспомните, что человеческое сердце должно быть так же милосердно, как и сердце всевышнего. Не будьте безжалостны и непреклонны, простите Лавальер.
– Не могу. Она меня оскорбила.
– Но ради меня, ради меня!
– Государь, я сделаю для вас все, кроме этого.
– Вы повергаете меня в отчаяние… Вы побуждаете меня обратиться к последнему средству слабых людей: к гневу и мести.