– В таком случае вернемся к каретам.
– Не успеем, – возразил Фуке. – Вот уже дождь!
Действительно, небо, казалось, разверзлось, и крупные капли зашумели по вершинам деревьев.
– Ну, – сказал Арамис, – у нас есть время дойти до экипажа раньше, чем дождь проникнет сквозь листья.
– Лучше бы спрятаться в каком-нибудь гроте.
– Это верно, но есть ли тут грот? – спросил Арамис.
– Есть. В десяти шагах отсюда, – с улыбкой отвечал Фуке. – Да вот и он! – прибавил он, осмотревшись кругом.
– Как вы счастливы, что у вас такая хорошая память, – улыбнулся Арамис, в свою очередь. – А вы не боитесь, что ваш кучер, не видя нас, вообразит, будто мы пошли окольной дорогой, и поедет за придворными каретами?
– Нет, не боюсь; если я оставляю где-нибудь кучера и экипаж, то он двинется с места разве только по особому приказанию короля, да и то не наверное; к тому же, мне кажется, мы не одни зашли так далеко. Я слышу шаги и шум голосов.
И, произнося эти слова, Фуке оглянулся и раздвинул тростью густую листву, скрывавшую от них дорогу. Арамис одновременно с ним заглянул в образовавшееся отверстие.
– Женщина! – воскликнул Арамис.
– Мужчина! – воскликнул Фуке.
– Лавальер!
– Король!
– Ого! – сказал Арамис. – Разве и король знает ваш грот? Это меня не удивило бы; ведь у него существуют довольно налаженные отношения с нимфами Фонтенбло.
– Не беда! – отозвался Фуке. – Войдем туда; если король не знает его, будем наблюдать, что произойдет. Если же знает, то – так как в гроте два выхода, – когда он войдет через один, мы выйдем через другой.
– А далеко еще туда? – спросил Арамис. – Дождь уже начинает капать сквозь листья.
– Мы пришли.
Фуке приподнял ветви, и в скале можно было заметить углубление, совершенно закрытое вереском и плющом.
Фуке показал дорогу. Арамис пошел за ним.
Входя в грот, Арамис оглянулся.
– О, да они тоже идут в эту сторону!
– В таком случае уступим им место, – улыбнулся Фуке и потянул Арамиса за плащ. – Не думаю, однако, чтобы король знал мой грот.
– Действительно, – сказал Арамис, – они чего-то ищут; им надобно ветвистое дерево, вот и все.
Арамис не ошибался: король смотрел вверх, а не вокруг себя. Он держал Лавальер под руку: девушка скользила по влажной траве.
Людовик осмотрелся еще внимательнее и, заметив огромный развесистый дуб, увлек Лавальер к нему. Бедная девушка оглядывалась во все стороны; казалось, она и боялась и желала, чтобы их заметили, чтобы рядом был кто-то еще.
Король привел ее к стволу дерева, под которым было совершенно сухо, точно ливня и не было. Сам он стал возле нее, сняв шляпу. Через несколько мгновений капли дождя стали пробиваться сквозь листву и падать на голову короля, но он не замечал их.
– Государь, – прошептала Лавальер, показывая на шляпу.
Но король поклонился и наотрез отказался надеть ее.
– Как нельзя более удобный случай предложить им наше место, – сказал Фуке на ухо Арамису.
– Как нельзя более удобный случай подслушать и не проронить ни слова из того, что они будут говорить, – прошептал в ответ Арамис.
И оба замолчали; голос короля явственно доносился до них.
– Боже мой, мадемуазель, – говорил король, – я вижу, или, вернее, угадываю, ваше беспокойство; поверьте, я искренне жалею, что увел вас от остального общества и из-за меня вы можете промокнуть. Да вы уже промокли, может быть, вам холодно?
– Нет, государь.
– Но вы дрожите!
– Государь, я боюсь, что могут дурно истолковать мое отсутствие в тот момент, когда все, наверное, уже собрались.
– Я охотно предложил бы вам вернуться к каретам, мадемуазель, но взгляните и прислушайтесь, можно ли сейчас идти куда-нибудь?
Действительно, гром гремел, и дождь лил ручьями.
– К тому же, – продолжал король, – никто не посмеет сказать о вас дурное. Ведь вы с французским королем, то есть первым дворянином королевства.
– Конечно, государь, – отвечала Лавальер, – это великая честь для меня, но я боюсь не за себя.
– А за кого же?
– За вас, государь.
– За меня, мадемуазель? – с улыбкой сказал король. – Я не понимаю вас.
– Разве ваше величество забыли уже, что произошло вчера на вечере у ее высочества?
– Не говорите об этом, прошу вас, или лучше позвольте мне вспомнить, чтобы еще раз поблагодарить вас за ваше письмо и…
– Государь, – прервала его Лавальер, – дождь идет, а ваше величество без шляпы.
– Прошу вас не беспокоиться обо мне. Я боюсь, что вы промокнете.
– О, ведь я – крестьянка, – улыбнулась Лавальер. – Я привыкла бегать по луарским лугам и блуаским садам во всякую погоду. А что касается моего туалета, – прибавила она, глядя на свое скромное муслиновое платье, – то ваше величество видите, что за него мне нечего опасаться.
– Действительно, мадемуазель, я уже не раз замечал, что вы всем обязаны самой себе, а не туалету. Вы не кокетка. Я считаю это большим достоинством.
– Государь, не делайте меня лучше, чем я есть на самом деле. Скажите просто: вы не можете быть кокеткой.
– Почему?
– Потому, что я не богата, – с улыбкой отвечала Лавальер.
– Значит, вы сознаетесь, что любите красивые вещи? – с живостью воскликнул король.
– Государь, я нахожу красивым только то, что для меня доступно; все слишком высокое…
– Для вас безразлично?
– Мне чуждо, так как недостижимо.
– А я нахожу, мадемуазель, – сказал король, – что вы не занимаете при моем дворе подобающего вам положения. Я, несомненно, слишком мало осведомлен о заслугах вашей семьи. Мой дядя отнесся слишком пренебрежительно к вашим родственникам.
– О нет, государь! Его королевское высочество герцог Орлеанский всегда был благосклонен к господину де Сен-Реми, моему отчиму. Услуги были скромные, и мы были за них вполне вознаграждены. Не всем дано счастье с блеском служить королю. Я, конечно, не сомневаюсь, что если бы представился случай, то мои родственники не остановились бы ни перед чем, но нам не выпало этого счастья.
– Короли должны исправлять несправедливости, мадемуазель, – проговорил король, – и я охотно беру на себя эту обязанность по отношению к вам.
– Нет, государь, – с живостью воскликнула Лавальер, – оставьте, пожалуйста, все как есть.
– Как, мадемуазель? Вы отказываетесь от того, что я должен, что я хочу сделать для вас?