Эхо снял очки и показал воспаленный глаз, оттянул указательным пальцем нижнее веко:
— Представляешь мне — мне! — в глаз попала соринка. Металлическая, — и он зловеще расхохотался.
Я разглядел кровавую черту на белке.
Он снова надел очки, и я уже не смог следить за выражением глаз и угадывать настроение маэстро, кото,-рое переменчиво как погода над морем.
— Ну-с, Герман, что ты сам думаешь обо всем этом? Впервые за последнее время Учитель поинтересовался мнением ученика. Вот мой ответ:
— Я думаю, что многое стало ясно. И главное — то, что она не приближается к вам, маэстро. Она все дальше и дальше. За границей. Она наверняка доплыла до финского берега. А личные вещи утопила в море… Это досадно, да. Но угроза уменьшилась, а может быть и вообще сведена на нет. Наконец, мы знаем о ней очень много. Знаем ее последнее имя — Лиза Розмарин. Она уже не может играть для вас роль судьбы. Судьба — всегда неизвестное с двумя нулями. Судьба неотвратима, если не угадана. В нашем случае этого нет. Мы видим — и ясно! — руку судьбы, а раз так, значит ее можно вполне отвести. Я думаю, можно теперь спать спокойно, она слишком далеко.
— Ммда, — засвистел Эхо мрачным посвистом, — если она не опасна, тогда в чем секрет ее чудовищного везения?
— С ней поступили так несправедливо, что сама судьба встала на защиту…
— Ммда… — Эхо стал еще более мрачным, — Ты смотришь на вещи слишком прямо. По-человечески, а не глазами мага. Пойми, воображение — враг анализа! Ты воображаешь истину, а не видишь ее, идиот… С ней поступили несправедливо? Наверное, это так. Но причем здесь я? Ответь мне, Герман. Я в жизни не видал никогда никакой Лизы Розмарин. Ей двадцать два года. Но я уже больше тридцати лет живу под охраной. В золотой тюрьме… Я знаком с очень ограниченным кругом людей. Ты — первый, с кем я познакомился за последние десять лет. Как я мог быть несправедлив к тому, кого не знаю? В чем моя вина? Почему наши судьбы пересеклись под таким смертельным углом?
Я не знал, что ответить напору гневливого голоса.
— Словом, дорогой Герман, думать ты еще не научился. И опасность не уменьшается, а, увы, глупец! — нарастает. Лиза Розмарин глупа как пробка, но Герса, живущая в ней, как младенец под сердцем матери, не спит и видит меня, и соблюдает все правила охоты на мага! Например правило первое: прежде, чем что-то поймать, отпусти… Или правило второе: только убегая прочь, можно вплотную приблизиться… Помнишь присказку? Смерть в игле, игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц в сундуке, сундук на дубу, дуб на острове — Буяне в синем море… там смерть бессмертного, а не здесь, в моих тапочках у дивана. И эта сука прямым ходом плывет к острову!
— Да, ты прав, — продолжает он с холодной яростью, — если судьба угадана, то ее можно отвести. В самой угаданности есть шанс избежать судьбы ужасной и выбрать судьбу плохую, но не столь ужасную. Но я не собираюсь ждать, когда Лиза породит мстительницу Гер-су. Я побью ее ее же оружием. Неужели ты настолько слеп, что не видишь, как она спасается от гибели? Ведь истина лежит перед тобой на ладони, балбес!
Я что-то обидчиво промямлил.
— Она убегает в текст! — воскликнул медиум.
— Что?
— Гepca убегает в текст своей задрипанной книжонки. Она ведет себя как идеальный воин, и там скрывается каждый раз, когда смерть дышит в затылок.
— О чем вы, Учитель?
— О гадкой книжонке Шарля Перро, которую она как талисман таскает за собой с самого детства. Ты глух и не слышал слов Марса? Она держит ее под подушкой. Советуется с ней. Текст — ее оборона от нападения мага. Ты хоть раз прочитал внимательно эти выдумки?
И он злобно кивнул на стол, где лежали стопки листов с увеличенным текстом сказок Перро в пятнах крови из той книжки, что мы нашли на дебаркадере… страницы сплошного текста, страницы с заглавными буквами, страницы с гравюрами…
— В своей сумочке она держала точно такую же книжку, только в русском переводе, какую читала перед сном ее отражение — Сандрина Перро, дурень! Шевели мозгами!
— Я не могу шевелить мозгами, когда меня оскорбляют, — вспылил я, — или все объясните толком или разрешите уйти к себе!
Пауза.
Пальцы Августа Эхо нервно стучат по рукоятке слоновой трости, губы свернуты узлом, глаза гневно тлеют священным огнем.
— Хорошо, — говорит он, снизив градус раздражения, — твоя роковая ошибка в том, Герман, что ты пытаешься читать ее жизнь глазами человека, а не взглядом мага. Но ведь ты ученик ясновидца, а не сыщика. Ты ищешь причины ее несчастий, которые мне совершенно до фени, как выражается Марс. Поиск человеческого только ослабляет дух воина.
— Впрочем, — продолжает он, — если тебе важны пружины ее жизни, я уверен — все дело в наследстве. Марс искал в Европе некое семейство Розмарин. Но почему он решил, что имя Герсы такое же как у Лизы Розмарин? Герса Розмарин? Для такого вывода нет достаточных оснований. Наоборот, если учесть бесконечную чехарду с именами, то как раз следует ожидать, что у подлинного имени — Гepca — другое подлинное имя. И вот оно-то как раз широко известно. Ее семья контролирует громадный капитал и, возможно, ее имя написано миллионами неоновых букв в городских рекламах. Как «Реко» или «Сименс»… Заглянем с другой стороны. Вспомни подсказки из ее дрянной книжки: жила-была Золушка, у которой была самая маленькая и изящная ножка во всем королевстве, только одной ей была впору туфелька, отороченная мехом, или хрустальная туфелька, как в русских переводах. То есть Золушка, одна единственная из всех, имела тайное право на наследного принца и в один прекрасный день предъявила их в виде прекрасной ножки владелицы туфельки.
Как видишь, Герман, речь опять идет о праве на наследство, на царство. Но право это до поры до времени тайна, сама Золушка о нем и не подозревает. Так? Точно так же и Лиза Розмарин, она же Герса, не имеет ни малейшего понятия о своих правах. В лучшем случае, она о чем-то похожем догадывается и спрашивает себя: кому выгодна ее смерть? Только тем, кого она может лишить выгоды. Верно?
— Да, — соглашаюсь я, — если вспомнить, какую абсурдную сумму анонимный клиент готов заплатить за смерть девушки, речь идет только о колоссальном состоянии. Слишком высока плата за убийство.
— Добавь сюда и тень, которую бросает заповедная книжка Герсы. Все пятна крови на экземпляре Сандрины Перро отметили признаки родства. И это не случайно — мир слишком серьезная вещь, чтобы в нем было место случайностям. У самой Золушки, она же Сандрильона, была противная мачеха, вторая жена отца, и две гадкие сестрицы, дочки мачехи. Что-то подобное мелькает и вокруг Гёрсы. И закон отражений, который я открыл, тоже указывает на заговор семьи против наследницы. Вспомни историю похищения Сандрины. Это типичный семейный заговор. Мать против дочери.
— Вы не забыли о покровительстве крестной — феи — и любви отца к родной дочери?
— Не забыл. Но любовь слабого и безвольного отца — ничто против злобы мачехи. В жизни Герсы наверняка такая же ситуация зеркального отражения. И анонимный заказчик убийства вовсе не так глуп, как считает Марс. И сумма, назначенная клиентом за смерть Лизы, вовсе не абсурдна, как ты говоришь. Миллион за убийство девушки назначен по двум причинам. Во-первых, от отчаяния — ведь по словам Лизы, ее хотят укокошить с самого детства. Клиент уже понял на горьком опыте бесконечных препон, что она практически неуязвима, и намеренно назвал столь огромную сумму. Тут был скрыт и второй расчет — намеренно вызвать шантаж со стороны исполнителей заказа, чтобы круче завертеть мя-еорубку смерти. Рано или поздно кровавое болото засосет жертву с головой. Именно в расчете на шантаж была названа такая сумма — раскрутить гои борзых собак. Это очень умный враг, но ему не повезло — он бессилен. Почему? Потому что великие вершительницы судеб — мойры — переплели нить ее жизни с моею. И пока я жив — смерть Лизе не грозит. Чтобы покончить с ней, нужно подождать пока она прикончит меня!