В моей жизни нет места случайностям: в отсутствии бумаги явно таится определенный смысл.
Проходя по коридору, я вижу внутренний телефон, снимаю трубку и бросаю в напряженную тишину только одно слово: сука! и вешаю трубку на место.
Зачем ты выдаешь свое местонахождение, Лиза? А затем, чтобы двинувшись на штурм домика под стеклянной крышей, охрана подобрала на пешеходной дорожке умирающего тюремщика, иначе он подохнет от потери крови. Он встал на моем пути и получил по заслугам. Но я не хочу никого убивать, кроме холеной гадины.
Еще одна закрытая дверь. Подбираю ключ. Щелк. Я вхожу в пустую залу под стеклянным косым козырьком ночи. В центре — прямоугольная клетка, внутри которой железная койка и инвалидное кресло. В нем — человек, которого я бы узнала всегда, везде, при любых обстоятельствах. Он совершенно сед и страшен. Он гол, если не считать набедренной повязки. Он смотрит на меня блуждающим взглядом безумца. Смотрит и не видит.
Папочка!
Я падаю на колени. Вот что значит, упасть как подкошенная — ноги не держат — в слезах обожания и в ужасе от его невидящих водянистых глаз, задернутых голубой дымкой. Я подползаю к замку клетки. Который? Ты! Щелк! И проникаю в клетку. Бегу к человеку, и плача обнимаю легкие кости. Папочка! Папочка! Слезы градом из глаз. Я поднимаю отца на руки и начинаю кружить от счастья и ужаса. Боже мой — он безумен! Он почти не реагирует на мои объятия, только слабо толкает колючими локтями, его руки слепо ловят воздух. Седой лягушонок! Он не обнимает свою любимую дочь, а повторяет одни и те же судорожные движения, в которых нет никакого смысла: рывки и запинки, снова рывки и снова запинки. Он молчит. Он так мало весит, что меня пошатывает от тяжедти рыданий. Я слышу его волнующий запах, который просвечивает сквозь оболочку. Это запах соленого моря. А если прижать к ушам его череп, слышен шум, каким шумит пустая морская раковина. Боже мой, папочка, почему ты умер, не дождавшись меня?! Ведь ты — мертв! Мертв или нет? Я сквозь слезы вглядываюсь в безумца и замечаю тень волнения на бесстрастном лице: и хотя он никак не может остановить блуждание зрачков, его руки начинают свои механические движения с еще большей силой, словно он что-то хочет объяснить пальцами. Я целую их, пытаюсь разжать сухие пригоршни — и вдруг понимаю: что он что-то пишет и пишет в воздухе. Пальцы левой сжаты вокруг большого пальца, словно держат незримую ручку, а — правой, поглаживают и придерживают незримый листок… эти жесты просят бумагу!
Бумага! Послание!
Так вот почему в тюрьме нет ни клочка бумаги… Я уже собираюсь пожертвовать заветною книжкой, как обнаруживаю в холщевой сумке через плечо карту острова, купленную днем на автозаправке. Это большой бледно зеленый лист с очертаниями сразу двух островов и голубым пространством воды. И ручка нашлась!
Я пытаюсь вставить ручку и бумагу в руки отца, но он не может уже ничего удержать и предметы падают на пол. Поднимаю. Дура! мой папулик — левша… стоит мне только сделать все правильно, как безумец жадно склоняется над коленом и, уложив бумагу, намертво стискивает ручку за талию.
Бессмысленно блуждая глазами поверх бумаги и даже не глядя на буквы он стремительно пишет — и я, плача, узнаю этот легкий стремительный почерк:
"Здравствуй моя дорогая девочка! Здравствуй Лизок! (Буквы тесно встают друг за другом поверх синевы, какой на карте обозначено море). Я не знаю увидимся ли мы когда-нибудь. Боюсь, что нет. Ведь я все проиграл и посажен в клетку на цепь, словно опасный зверь. Лягушонок на цепи, это очень смешно-и грустно, моя лапочка. Меня хотят лишить памяти, чтобы я никогда не смог тебя узнать. Из этой клетки не упорхнет ни одна муха, и все же, я снова и снова пишу тебе письмо, хотя нет никакой возможности переправить его на волю. (Рука дергается к верхнему краю листа и ставит дату: 1979 год, месяц не знаю, место — тоже.) За окном льет проливной дождь, ночь, холодно, а когда я последний раз видел тебя был жаркий день, солнце и море… я все верчусь юлой, Лизок. Никак не могу собраться с духом, чтобы написать правду. Тебе уже семь лет, ты уже пошла в школу, значит — взрослая, скоро тебя научат читать. Так вот, дорогая любимая девочка, знай, ты родилась в Лозанне, в Швейцарии, 7 апреля 197Г года (Рука зачеркивает последнюю единицу и ставит новую цифру — 2 — , а потом и ее исправляет… так и не ясно какой все-таки год: 72 или 71?) твой отец я — Платон Платонов, но это не мое настоящее имя, а выдуманное. Почему? Потому что я — шпион. Агент советской разведки. А вот твоей матери скрывать свое имя не надо, ее зовут Розали (он пишет ее настоящее имя, которое я скрываю за выдуманном Кардье!), но у нее есть еще одно имя — Розмарин. Розали Розмарин! Это ее артистический псевдоним. Роза Розы Морей. Ее отцу, твоему дедушке Жану-Луи Кардье принадлежит очень крупная автомобильная фирма с филиалами во многих странах мира. Это еще и финансовая империя, и прочее, и прочее… Семье Кардье принадлежит больше трехсот заводов в 70 странах Земли. На сегодня это пятая компания Европы по величине капитала. Но тебе пока это все не интересно, кроме дворца в Эль-Аранше, это в Марокко, где ты, Лизок, провела свое раннее детство. Помнишь, свою комнату со шкурой леопарда на полу? Ты ее нисколечко не боялась!.. Словом лакомый кусочек и куча денег, на который один глупый жадный лягушонок раскрыл рот. И получил по лапам! Когда ты вырастешь, ты поймешь, что такое деньги. Какое это проклятое проклятие. Пока ты не родилась, Лизок, я придавал деньгам слишком большое значение. Надеюсь, ты научишься их заслуженно и вполне презирать.
Так вот, моя лапочка, скажу правду — я никогда не любил твою мать, зато всегда крепко любил тебя, моя крошка с голубыми глазками и золотой головкой. Да, да, Розали! Я никогда не любил тебя (Рука безумца делает прыжок вверх и пишет новую дату: 1979 год, а прежнюю густо-густо зачеркивает.) Ты никогда не была человеком моего сердца. Я всего лишь терпел тебя и скрывал свою ненависть. Пора тебе знать. Ты была взбалмошной истеричкой, жадной к страстям и неуемной в желаниях. Тебе всего было мало. Ты ни в чем не знала меры. Однажды я попал тебе на глаза и понравился, как красивая мягкая игрушка в магазине для жадин. Еще бы! Красавец-блондин с широкими плечами на фоне синего моря. А когда я поднял бунт на корабле, ты — бац! — повела меня под венец. Так я стал твоим третьим мужем. В те дни у тебя, Розали, была одна блажь: презирать роскошь и жить бедно. То есть не жрать лобстеры и принимать ванну без пены. И я вместе с тобой ломал комедию. А ведь мир насквозь промок от слез, Розали!
У тебя была манера класть мужиков на лопатки в белой фате. Ты всегда знала, что когда надоест — разведешься! Мужчина — лучшее средство для ухода за кожей! Только ты сильно ошиблась в выборе мягкой игрушки, Розали. Я вовсе не кукла, не кобель и не пупсик из резины. Я парень с двойным дном, Лизок. Она не знала того, что знаешь ты, что я тайный агент! Я корчил из себя, Розали, слюнявого кобеля. Я никогда не говорил о деньгах. И тебе это очень нравилось, Розали. Ты думала, что вертишь мной как вертят вибратор в секс-шопе, а на самом деле это мы вертели тобой, мадам Кардье! Я и еще один такой же, как я. И цель наша была проста: твои деньги, идиотка. Миллионы твоего отца. Скажу тебе правду о себе, голубенький Лизок, надеюсь ты не будешь презирать меня за честность, ведь мать решила избавится от тебя, как это делала раньше. Ты была моим третьим ребенком, лапочка. Только те, кто были раньше тебя, ушли на дно унитаза. Вырастешь, поймешь о чем я. И не дуйся за то, что я обманывал твою мать. Я знаю — бог меня за нее, — ой! — накажет. Так вот, доченька, как только я понял, что твоя мамочка увлечена мной и дело идет к свадьбе, я решил развязаться с любимой Родиной и порвать цепь между собой и разведкой. Я был не один, нас было двое, таких, кто захотел свободы от всех. Мы разыграли собственную гибель в Сиднее, это в Австралии, именно там мы сошлись с твоей матерью, Лизок. Сменили лица, документы, жизнь и перебрались в Европу, поближе к родовому гнезду Кардье во французской Швейцарии. Мой брак с такой истеричкой, как твоя мамочка, не мог быть долгим. Ей слишком быстро приедаются люди. Надо было спешить. Поэтому вовсе не случайно вскоре после нашей свадьбы погиб твой старший братец, Розали! Впрочем, ты его ненавидела с самого детства, а он — тебя. Ты знаешь, Лизок, этот подонок ее изнасиловал, когда ей было одиннадцать лет, а ему пятнадцать. Его спортивный самолет разбился при заходе на посадку во время грозы. И ты поверила, Розали? Все это враки, Лизок! Мой напарник, прикончил его в самолете, а сам выбросился с парашютом. Мы были профессионалами, моя девочка! Самолет шел на автопилоте по прямой, пока не врезался в гору. Так началась планомерная гибель семейства Кардье. Так, Розали, ты стала единственной наследницей кучи дерьма под названием деньги!