Пуля мосластого пробила икру.
Первая рана! Телохранитель мгновенно опрокинул свой панцирь на пол, но уже не так, как прежде — лицевой стороной вниз, а наоборот — дырками вентиляции вверх..
Железноротый бандит сполз по алой стене, выблевывая лохмотья трахеи. Агонизируя он все щелкал и щелкал мертвым пистолетом, который уже расстрелял все пули из обоймы.
Щелк! Щелк!
Такое положение шкафчика — отверстиями вверх — было оплошностью, и мосластый незамедлил ею воспользоваться. Запрыгнув на стальной пенал, бандюга тут . же толкнул металлическую задвижку и запер телохранителя. После чего присел и, ловко просунув ствол в отверстие вентиляции, сделал наугад три выстрела, расчитывая исключительно на рикошет. Мой лоб покрылся испариной — вот кто станет моим хозяином — мосластый гологоловый бандюга с акульей скошенной челюстью. Но что за чертовщина! Троица пуль, влетевших в железный пенал с человеком, обращалась с его плотью исключительно бережно. Три огненных зигзага оплели его торс, руки и голову как змеи мертвое дерево. Ударяясь о сталь, надламывая прямые смертоносные линии, вертясь ужами, посвистывая от наслаждения, как живые, пули ни разу не задели безумца. До тех пор, пока дьявольский серпантин перестал вить свою смертоносную ленту и свинцовые черви не упали — с шорохом мертвой пчелы — на стальную изнанку.
Я чуть не спятил наблюдая за тем, как пули штрихуют тесное гулкое убежище человека. Моя способность видеть то, что увидеть невооруженным глазом нельзя, довела мой мозг до состояния полной прострации. Я пальцем не мог шевельнуть!
Издавая обманные вопли ужаса и смерти, чтобы провести врага, телохранитель вытащил из ножен на правой ноге узкий стилет и направил его между створок, в миллиметровый просвет, целя точно в промежность бандюги. Страшное лезвие проклюнулось из стального ящика и бесшумным напором, пропороло врага прямо в седалище, уйдя на две трети длины в теплое мясо. Лезвие рассекло мошонку и, проколов кишки, вонзилось в живот, выглядывая красным языком из пупка.
После чего лезвие вернулось в ножны.
Сталь только скользко пискнула в миллиметровом зазоре створок, оставляя на поверхности шкафа малиновый сгусток.
Мосластый был еще жив и не издал ни слова. Зажав рукой глубочайшую рану, человек с ужасом смотрел на шкафчик для прозодежды, крашенный голубенькой краской. Здесь, в этом облупленном шкафу с ржавыми углами, с самого его рождения таилась и поджидала, и наконец дождалась своего часа его заветная, единственная, неповторимая смерть!
И новый клевок красного лезвия. На этот раз стилет пробил руку, которой бандюга зажал постыдную рану, и снова ушел глубоко в тело, победно и презрительно повторяя уже пройденный путь, выглядывая красным клювом из раны в ямине пупка и превращая тем самым тело в смертные ножны.
Только тут человек издал вопль и упал животом на вентиляционные отверстия шкафчика, где его падение давно караулили две пистолетные дырки в стволах ТТ. Мой телохранитель мгновенно сделал по выстрелу из двух стволов.
И все повторилось с точностью до наоборот!
Если пули внутри шкафа для прозодежды не брали моего стрелка, словно он был заговорен, то с телом бандита свинец обошелся самым жестоким образом.
Лежа под стеллажом, стуча зубами от страха, уткнувшись лицом в ладони, я тем не менее — чудом! — видел, что творят две пули со смещенным центром тяжести в человеческом чреве! Я видел как два жадных красных червя принялись метаться внутри тела бедняги. Шинкуя, утопая в крови, ныряя, ликуя от вида агонии, смертоносные черви пожирали мясо до тех пор, пока не выглянули из ноздрей двумя тяжелыми, вязкими от пищи.пиявками и еле-еле доползли до финишной линии рта.
— Герман! — позвал меня телохранитель, — открой шкаф! Живо!
На ватных коленях я выполз из своего укрытия, тряся золотыми кудряшками. Постыдное зрелище! И с трудом отодвинул задвижку.
Мой защитник был весел, и, осматривая пустяковую рану, задрав штанину бросил:
— Меня убьет только мертвый!
Мне сразу не понравилась такая речь, ведь бой еще не окончен.
В этот момент в гараже погас свет.
И я сразу понял в чем дело — киллерша закончила перевязку, затянула на затылке потуже ремешок от прибора ночного видения, достала из сумки автомат Калашникова с пулями калибра 5,45 и, нашарив на стене рукоять электрорубильника, погасила свет. Она решила или умереть или победить. Смерть четверых торпед была неслыханной — всех перестрелял какой-то паяц в грязном белом халате санитара из морга.
Свет погас, но я непостижимым образом прекрасно все видел, как кошка. Чего нельзя было сказать о моем защитнике. Присев у стены и контролируя локтем опору, он бесшумно стал передвигаться на корточках в дальний угол гаража. Стараясь перебегать от одной опоры к другой. Видимо он тоже понимал, что враг видит в темноте.
Кстати, мой телохранитель был единственным, в чьи чувства и мысли я не проникал даже на йоту. Чего нельзя было сказать о разозленной киллерше. Я отлично понимал каждый ее шаг. В эту минуту она все еще оставалась на месте, у стены, у электрощитка, давая глазам возможность привыкнуть к мертво-зеленому мерцанию, с каким прибор озирал пространство. Несмотря на пожар злобы в сердце, — я чувствовал, — она колебалась между жаждой мести и желанием бежать: вверх по лестнице, до конца коридора, затем в кассовый зал, оттуда на перрон, смешаться с толпой, выйти к автостоянке и бегом к «БМВ» цвета сырого асфальта… «Ты же осталась одна, Марс поймет!»
С другой стороны она убеждала себя: «Ты его сделаешь, сделаешь!»
Первый осторожный шаг в темноте.
Второй.
В поле зрения —фосфорические контуры подземелья: опорные столбы, контуры машин, стеллажи, где она прячется, сука позорная! Ага! Вот он — ну и дурила, стоит совершенно открыто, даже оружие держит рылом в пол! Огонь! Все пули в голову!
Я вижу, что киллерша попалась на удочку — она открыла огонь из автомата в тело мосластого бандюги, которого хитрец подвесил на пожарном рукаве у стены. Мертвое тело мотается от адских ударов, пляшет, как паяц на веревочках. Баба не может ничего понять и, выплевав весь рожок дотла, до последней пули, выдала свое местонахождение. И смерть тут же взрывается смехом, светом, ревом и хохотом. Оседлав мотоцикл, поставленный у стены, — допотопный массивный «Иж» — мой страж врубает на полную мощность свет одноглазого фонаря, и вертит фарой пока не находит лучом света мишень — киллерша вставляет новый рожок! — и дает полный газ, и пускает чудовище рывками вперед. Он что спятил?! До нее по прямой не меньше ста метров! Эй, идиот, тебя превратят в решето!
Казалось бы отчаяный глупец обречен, обе руки заняты рукоятками мотоцикла, свет фары выдает направление стрельбы, грудь и голова абсолютно открыты для шквального автоматного поражения. Но смерть настигает не его, а автоматчицу. И я знаю почему. С самого детства ее преследовал один и тот же жуткий сон: летний безоблачный день, страшный уже тем, что вокруг не видно ни одной тени. Словно предметы забыли, что тень надо отбрасывать. И ей снится, что она — девочка — едет одна на велосипеде по самой середине пустого шоссе. Ей самой лет десять, но велосипед под ней удивительно маленький, совершенно детский, детсадовский и на трех колесах, и ей ужасно неловко сидеть на крошечном сидении в форме сердечка и, выламывая ноги, крутить пе-дальки, задевая коленками свое же лицо. Внезапно впереди, на пустом шоссе, появляется зловещий черный мотоцикл с черным мотоциклистом и светит он лучом черного света. Девочка начинает звать на помощь. А мотоцикл все ближе и ближе. А черный луч света ужасен. Все, что попадает в его тень, тут же навсегда исчезает из глаз. Вот он озаряет дерево и оно превращается в чернильную яму. Вот луч слизывает разделительную полосу на дороге. Спящая с ужасом смотрит на свои руки — от них остались лишь два инвалидских обрубка — ни ладошек, ни пальцев! И ног тоже нет. И велосипеда. Она — безобразным обрубком — висит в воздухе невысоко над горячим, летним асфальтом, и только ветерок шевелит ее легкие льняные волосы. И она истошно кричит. Кричит и просыпается, но не в постели, а в темноте мрачного подземного гаража, где голова ее окольцована металлическим обручем, а в слабых руках тяжеленный предмет из железа, причем одна из рук страшно болит и ноет: там в кисти зияет кровавая дырка. Шатаясь от непосильной ноши, все еще спящая девочка, бросает на пол автомат, и пытается заслониться руками от налетающей огненной фары черного мотоцикла…