Ничего не объясняя, он встал напротив меня: брр, его манеры были отвратительны, как и весь вид — мятая форма, фуражка, насаженная на лоб дегенерата, глаза — вареные яйца, затылок мясника, руки рыжей обезьяны. Мне показалось, что он пьян.
— В чем дело? — спросил я с неуверенным вызовом.
— Это я хотел спросить: в чем дело? Я пришел по звонку. Шнурок дергали? — стоя напротив, визитер тем не менее обращался исключительно к моей спутнице, словно я — пустое место.
— Какой к черту звонок? — она пожала плечами. — Нет никаких шнурков.
Я забыл что такое звонок.
— Это не проводник! — она схватила сумочку. — Я впервые его вижу!
— Я проводник, — осклабился тот, — на тот свет! Тут он плюхнулся задом на сидение и достал из рукава нож с пружинным лезвием. Щелк — из рукояти выскочило стальное жало: «А ты догадлива, сука. Ну здравствуй, Красная Шапочка».
Играя ножом, наш мясник облизывал губы, после чего рот убийцы заблестел, как обмылок земляничного мыла.
— Вы ошиблись, — незнакомка поставила сумочку на колени, — я вас не знаю.
При этом пальцы впились в застежку. Я понял: она готовится выхватить пистолет.
— Зато я тебя знаю очень хорошо, Золушка. Как облупленную знаю. Губки как розы. Щечки, как лилии. Сумочка из крокодиловой кожи с дамским пистолетом внутри. 22 калибр. Ручка из золота инкрустирована перламутром и украшена брюликами. Цена — 98 тысяч долларов. Отличная штучка. Только с одним недостатком — прежде чем успеешь достать — получишь нож прямо в глаз.
Незнакомка смертельно побледнела. Садист продолжал играть лезвием:
— Махровая родинка на левой груди, в центре. При поцелуе ее путаешь с соском. Любимая лошадь — и гнедой иноходец Волчок. Острые ушки. Круглое копыто.
Ровен на скаку. Некрупная голова. Золотые волосы под венецианской сеткой — парик. На самом деле острижена наголо. Ведущий знак — Солнце. Тайный символ — распятие. Любимые цветы: обычный вьюнок-граммофончик, чертополох и белые розы. Неудачный день — суббота. Сегодня — суббота. Счастливая цифра — Г3. Охранный знак — черный пес с тремя головами. Тайное имя — Немезида. Искренна, щедра, суеверна, сентиментальна и неумолима. Маленькая ступня. Шрам от ножа на левой лопатке. След от пули —на икре правой ноги. Пятна от ожога кислотой — вокруг пупка. Спасается бегством. От Марса к Плутону…
Она умоляюще взглянула в мою сторону: сделайте что-нибудь!
А я? Я, признаюсь, был захвачен этими тайнами. Хотелось слушать еще и еще.
А как завораживал взгляд блеск острого ножа.
— Все сходится, замарашка? — убийца вставил в рот сигарету и достал свободной рукой зажигалку. — Две попытки самоубийства в детстве. Умение видеть в темноте, как кошка. Любимое вино — молоко. Любимый мужчина — тот, кто брошен. Чувственна и нежна. Кольцо Венеры на левой ладони. Душа луны, дух — инквизитора. Если ты забываешь зонтик — обязательно пойдет дождь. Тебе всегда не везет.
Все дальнейшее произошло стремительно, если не молниеносно. Но кошмар до сих пор стоит у меня перед глазами в тяжких подробностях. Ночной гость поднес к сигарете зажигалку — самую обычную зажигалочку одноразового пользования — давнул пальцем рычажок, выбивая искру из кремня на струйку газа и… и заурядный баллончик разорвался с оглушительным грохотом и необычайной силой. Широкий голубой язык пламени облизнул лицо незнакомца.
Казалось бы, взрыв такой силы должен разнести все купе в щепки, но этого не случилось.
Казалось, мы тоже должны были пострадать, ведь находились в двух шагах от негодяя, но и этого не случилось. Мне только слегка опалило брови.
Зато наш мучитель подвергся невероятному и необъяснимому с точки здравого смысла возмездию: это был полный кошмар. Пламя не просто жадно лизнуло лицо. Нет! Рывком взрыва вся кожа была содрана с лица и задрана вверх. Так, словно незримая рука злобы схватила кожу у линии подбородка и адским рывком кары задрала на лоб, до самой кромки волос, кровавой маской, заброшенной на голову, как кусок оторванной и скомканной ткани!
Я прикипел к месту.
Содранная кожа на миг обнажила весь мясной узор лицевых мышц: багровые волокна вокруг зубов, сплетение сиреневых жил правой и левой щеки, мозговидные слезные железы, мускулочки, поднимающие веки и прочую жуткую изнанку: жилки, рычажки, дергалки, мясные пружинки, клапаны.
Зверскую картину довершали курносый носовой хрящ — клюв смерти — и белые глазные яблоки, которые отчаянно выкатились наполовину из черепных ям и, подрагивая как желе, осмысленным взором ужаса таращились на собственную гибель.
Левая рука монстра была разворочена взрывом до запястья.
Безумный язык, вылезая из глотки, облизал мясо словно губы.
А ведь только что эта живодерня была лицом человека. И вот — один пар над теплым мясом.
Еще одна доля секунды — и над всей поверхностью адовой раны веером брызнула кровь.
Падая вперед, несчастный угодил открытым ртом прямо на острие ножа, который сжимал в кулаке правой руки и, довершая зверство, лезвие глубоко ушло в глотку — по самую рукоять — в жерло гортани, рассекая пополам язык и перерезая голосовые связки, после чего кровь уже хлынула широким потоком.
Несколько сгустков задело меня. Я был почти в обмороке от безобразного облика той мясной куклы, на какую напялено лицо человека.
Только прекрасная незнакомка сохраняла полное присутствие духа. Отпрянув от тела, которое рухнуло на пол, она с леденящей силой и сверхестественной решимостью выхватила со дна сумочки оружие и убийственным жестом власти уперла револьверный ствол прямо в мой лоб, больно ввинчивая отверстие ствола в кожу: «Кто ты, гад?! Считаю до трех. Ты с ним заодно?»
Мой ответ был настолько дик и глуп, что она разом поняла, что имеет дело с умалишенным придурком.
В паническом страхе я выпалил то, что нещадно муча-ло: «Скажите, кто я? Мужчина или женщина?»
— Умоляю, ответьте правду.
Умирающий свернулся кольцом. Уже агонизируя, он пытался уцелевшей рукой вытащить нож из горла, а левой культяпкой держать глаза в глазных ямах.
Напрасно!
Нож только надсадно скрипел в мышцах. Глазные яблоки болтались на пружинах зрительной жилы.
— Ты… ты женщина, идиот! Надень, — и она сорвала с головы волосы. Да, это был парик. Спрятав револьвер, незнакомка властно водрузила парик на мою голову и затянула потуже венецианской сеткой, при этом она следила краем глаза за тем, чтобы кровища, растекаясь по ковру, не испачкала ее кроссовки.
Последний жест угрозы — жемчужное ожерелье на мою шею; и, широко перешагнув через тело, она осторожно открыла дверь купе.
Только тут она оглянулась.
Глаза вдруг наполнились слезами: вот так всегда, прошептала беглянка, всегда в самый последний момент… сматывайся, дурилка, пока они тебя не ухлопали. И— никогда, никогда не ищи меня.