Старый маяк!
Это была живописная романтическая башня с маленькой круглой комнатой наверху — бывший маячный фонарь — сплошное стекло во все стороны, где располагалось нехитрое хозяйство метеостанции. Наверх вела крутая винтовая лестница из железных ступенек. Маяк был построен еще финнами до зимней войны сорокового года. Русские по назначению его не использовали. Новый, более мощный маяк был построен дальше, на краю каменного мыса Растиоми. Но он тоже бездействовал как маяк и использовался пограничниками для ночной подсветки воды. На нем был установлен Первый прожектор!
Бтухая пустынная местность. В ней было свое грозное очарование. Я смотрела из стеклянной башни — сквозь грязное окно — на море и видела, что оно начинает стихать и разглаживаться рукой Господа. Мелеет ветер. Крики чаек все гуще и слышнее. Набег волны на камень сменяет гнев пены на милость глади. Кайма шторма подшивается сияющей ниткой ровного контура. Юкко обещал вернуться засветло. Пахло морем, солью, камнем, прогретым деревом. Сегодня ГГ июня —шторм гулял почти две недели. Расстелив на дощатом столе свою старую карту Финского побережья, я запоминала очертания береговой линии, стрелки течений, расположение островов. Зловещая багровая полоса русско-финской границы — жирным нажимом фломастера — пугала как пропасть преисподней, где всегда горит жаркий огонь. От старого маяка до границы — я измерила линейкой — было примерно девять километров. Мой ноготь чертил по синеве линию заплыва чуть ли не в тридцать километров — самоубийство! — и, оробев, упирался в уютное рыльце мягкого финского берега в окрестностях Фредрик-схема, откуда шла дорога на Хельсинки. Имей в виду, Лизок, говорила я сама с собой, тебе нужно легкое волнение на море, с мелкой рябью и низкой волной, но только не штиль. При штиле человека на воде видно как муху в паутине паука… Я говорила вслух, чтобы не думать о том кошмаре, который то и дело догоняет меня… гибель Гермины… смерть черного… горящие глаза зверя в полумраке салона машины… трещинки на боковом стекле от согласного удара когтей… не трусь Лизок! Пробьемся!
Мой план был таков: выплыть около 9 часов вечера — до включения Первого прожектора — и выплыть как можно дальше по прямой в море. Сначала с Юкко на лодке, затем уже вплавь. Нужно отплыть на такое расстояние, чтобы контролировать берег глазами и, в то же время, не заплыть дальше, в зону, где шныряют погранкатера. Сейчас главная задача уйти от прожекторов и плыть в сторону границы до утра, курсом на запад и с максимальной скоростью. Прожекторов будет не меньше пяти, говорил Юкко, последний самый мощный. Нырять глубоко тоже нельзя — можно потревожить сонары. Раньше миновать их было просто невозможно, сонар засекает даже треску покрупней, не то что человека. Но сейчас, после развала Союза, здесь на границе такой же бардак, как по всей России. Сонары частью отключены, частью вышли из строя, а те, что следят за водой вдоль границы слышат вполуха. В лучшем случае, за ночь я сумею проплыть — при низкой волне и попутном ветре — семь, максимум девять километров. И окажусь у самой границы за один, два прожектора до роковой черты. Здесь-то меня и застанет рассвет — самое опасное время!
До начала дня я должна выбраться на берег и отлежаться до сумерек в любой щели.
Ты с ума сошла, Лизок?! Там нет берега! Это сплошная зона охраны. Пограничная полоса вдоль пляжей. Собаки на поводке. Люди на цепи!
И я полезла посоветоваться с заветной книжкой.
Увы, мне придется расстаться с сумочкой, придется прятать другое барахло, с собой я возьму только оружие, свой золотой револьвер, да книжку сказок, куда спрячу письмо отца. Вложу ее в целофановый пакет. Нет, в два пакета! И примотаю к животу лентой скотча. Если мы утонем, то вместе.
Закрываю глаза, распахиваю книжку, здравствуй, моя подружка! Тычу вслепую пальцем. Но боюсь открывать глаза — я должна буду подчиниться ее решению, каким бы оно ни было! — иначе гадание потеряет всякую силу. И рраз! — бросаюсь с краешка вниз…
Мой палец уткнулся в рисунок к любимой Золушке, тот самый, где нарисована Золушка и ее волшебница Крестная мать. Золушка держит в руках свечу. Неяркий свет озаряет таинственную комнату в доме феи. На полках целебные коренья. Под потолком клетка с пойманной птичкой. А на полу огромная тыква, в которую чистит от мякоти добрая старуха в чепце и очках. В руках волшебницы широкий плоский нож, которым она вырезает тыквенное нутро. Скоро она превратит тыкву в золотую карету, чтобы Золушка могла поехать на бал в королевский дворец… Так вот мой палец угодил точнехонько в блестящее лезвие ножа в руках волшебницы. Первое чувство-испуг. Нож это всегда — смерть. Но ведь его держит в руках добрая сила. Этот нож помогает сироте, значит он — друг. Вглядываюсь дальше и внезапно замечаю то, что никогда б не заметила при других обстоятельствах — край тыквы изрезан точно так же как изрезана береговая линия в районе границы! И чем больше я вглядываюсь, тем больше вижу поразительное сходство… вот залив, где стоит старый маяк, а здесь мыс с первым прожектором. Дальше идет пологая линия и нож, озаренный свечой сироты, вонзается именно там, где на карте обозначена граница между двумя странами, дальше идет уже финский берег… сначала очертания берега и тыквы совпадают, затем сходство теряется, так как это уже не имеет значения для ответа на мой вопрос.
Значит… значит на рассвете я должна буду повернуть прямо к берегу, скользить по гладкому лезвию точно туда, где на карте горит адская полоса границы. И там, в темноте волшебной тыквы ждать спасения. Доверься лунному свету, Лизок!
Хорошо! Я рискну, поплыву по прямой, такой же отвесной, как лезвие ножа в руках Крестной.
Дззынь!
Кусок стекла вылетает из кругового окна.
Я падаю на пол. Это выстрел!
Но меня уже не застать врасплох. Кубарем качусь к двери, на ходу вынимая оружие, и замираю на корточках на верхней ступеньке винтовой лестницы под защитой каменной стены.
После выстрела тишина невыносимо безмолвна. И хотя слышен крик чаек, плеск волны, стук собственного сердца, кажется что в башне тихо, как во сне.
Проходит несколько минут, прежде чем я ползком добираюсь до стола, стягиваю морской бинокль и, привстав с корточек, осторожно шарю окулярами в той стороне, откуда прилетела пуля. Ее свинцовое рыльце засело в штукатурке под самым потолком. Выстрел был сделан явно наугад… Вот они! Вижу на проселочной дороге, идущей от сосновой рощицы к маяку, низкий жукоподобный черный авто и одинокую фигуру стрелка у открытой дверцы. Он положил винтовку с оптическим прицелом на крышу и тоже шарит по маяку окулярами бинокля. Вот он опускает бинокль, открывая лицо, и я узнаю проклятого Машу. Ты пришел по мою душу, говнюк!
Наклонившись к кабине, он что-то говорит шоферу. Пытаюсь различить за стеклом бандитские рыла… Маша забирает винтовку, лезет в жучиное кутро, беззвучно хлопает дверца, беззвучно колеса трогают с места. Авто разворачивает и уползает назад по дороге пока не скрывается в частоколе сосен.
Я вытираю со лба пот.
Что за идиотская выходка?! Гораздо умней было бы ехать прямо к маяку, на растояние слышимости мотора, затем высаживать тайный десант и ловить птичку, пока она в клетке.