Мне даже в голову не пришло задаваться этим вопросом — я полагал, что это слово «черный» автоматически прилагается ко всему, связанному с вампирами.
— Нет, — сказал я.
— Его так называют потому, что большую часть времени адепт висит в хамлете, закрыв глаза. И видит перед собой одну черноту. И Дракула, и Озирис учили тебя закрывать глаза. А я хочу показать тебе, как открыть их.
Я испытал очередной приступ страха. Мне вдруг показалось, что я сплю — и вижу очень странный, очень глубокий сон, а мои глаза в действительности закрыты. Я изо всех сил попытался открыть их. Но это не получилось, потому что они были открыты и так. Желая окончательно убедиться, что все в порядке, я несколько раз с силой моргнул. Аполло, видимо, понял, что со мной происходит — и тихо засмеялся.
— Ты поднялся уже достаточно высоко в нашей иерархии, Рама. Ты стал undead. То есть одним из высшего круга. Традиция такова, что учителем всех undead становится лично бэтман. Пусть даже на короткое время. Сегодня я расскажу тебе кое-что, чего не говорили твои прежние учителя. Только не думай, что это будут какие-то мрачные тайны. Мы не в России. Мой рассказ может даже показаться тебе скучным. Но правильное управление этим миром — это очень скучный труд. Стоит сделать его интересным, и история назовет тебя злодеем… Ты понимаешь смысл слова «undead»?
Я пожал плечами.
— Наверно, не до конца.
— Так называют тех, кто перешел в лимбо еще при жизни. На самом деле, конечно, мы никуда не переходим — а просто осознаем тот факт, что всегда находились именно здесь. С самого начала. Все прочие просто не понимают этого. Они считают, что действительно живут свои жизни сами…
— А мы разве нет? — спросил я.
— Мы не считаем себя живыми. Но мы не считаем себя и мертвыми. Мы узлы единой разворачивающейся анимограммы, причина существования которых находится вне нас самих. Мы ничем не лучше всего остального. Но все остальное по неизвестной причине управляется через нас. Мы слуги Великого Вампира, что-то вроде его пальцев… Ну, это нескромно — что-то вроде шерстинок на его пальцах.
Я кивнул.
— Высота, на которой мы стоим… Или, если тебе больше нравится, глубина, на которой мы висим — накладывает на нас огромные обязательства перед Великим Вампиром. Мы, по сути, ответственны за воплощение его замысла. Поэтому мне хотелось бы развеять ту мрачную картину мира, которую нарисовали перед тобой сначала Дракула, а потом Озирис. Я не хочу сказать, что они лгали, нет. Они мудрые и великие вампиры. Но все равно они исказили реальность. Частью замысла Великого Вампира, Рама, является сострадание к нашим меньшим братьям. Я имею в виду людей. Скажи честно, тебе ведь понравился Дракула?
— Да.
— Я люблю его как брата, — сказал Аполло. — Мы были близкими друзьями. И он во многом прав. Практически во всем, что он тебе говорил… Неправ он только в том, что клевещет на все мироздание. Он рассказал тебе о природе страдания и его неизбежности. И он прав — жизнь человека нелегка. Но в наших силах, Рама, сделать ее если не полностью счастливой, то гораздо менее трагичной. Ты знаешь, кто такие Leaking Hearts?
— Это последователи Дракулы?
— Не совсем. Так называли себя вампиры, которые издавна ощущали свою вину и ответственность за человеческую боль. Подобно Дракуле, они ужаснулись человеческому страданию. Но не все Leaking Hearts опустили руки и спрятались во мраке. Были среди них и такие, кто поклялся изменить жизнь человека к лучшему…
— А когда они жили? — спросил я.
— Они живут и сейчас, — улыбнулся Аполло. — Одним из них был твой знакомый Озирис — до тех пор, пока не встал на Тайный Черный Путь. Первые Leaking Hearts появились среди нас много тысяч лет назад. В ту пору они не называли себя этим именем. Но смысл их усилий уже тогда был направлен на облегчение человеческой судьбы…
Я вдруг заметил, что мы уже не парим в тумане, а бредем сквозь предрассветную мглу. Под ногами у нас были мраморные плиты, и я мог поклясться, что иду по ним сам — хотя и не мог точно вспомнить момента, когда это началось. Аполло шел сбоку, изредка поглядывая на меня. Говоря, он умеренно и красиво жестикулировал.
Я никогда не видел никого, кто излучал бы столько естественного достоинства. Он был похож на древнего философа, прогуливающегося со спутником в своем имении. Лишь его пурпурное облачение (которое уже не казалось мне фиолетовым халатом) указывало на его ранг.
— Самые первые попытки облегчить человеческую боль были, конечно, наивными. Некоторые вампиры всерьез полагали, что смогут решить проблему, питаясь страданием животных. Это было живучее представление — именно из-за него все древние религии практиковали жертвоприношения. Но подход оказался непродуктивным.
— Почему? — спросил я.
— Дело в том, — сказал Аполло, — что объемы боли при этом должны быть колоссальными. Получать агрегат «М5» из животных — это как делать бензин из тополиного пуха. Технически возможно, но нерентабельно.
Животные ведь почти не страдают. Им знакома только физическая боль — которую древние вампиры и пытались утилизировать. Но нам в пищу не годится боль. Нам нужно именно страдание — а его животные практически не испытывают…
Сквозь сумрак постепенно становились видны детали окружающего нас мира — кипарисы по краям дорожки и смутные контуры множества статуй. Приближался рассвет. Мир вокруг казался абсолютно реальным.
Как всегда в лимбо.
— А какая разница между болью и страданием? — спросил я.
— Боль — это просто боль, — ответил Аполло. — А страдание — это боль по поводу боли. Физическая боль не может быть слишком сильной — здесь есть жесткие биологические ограничения. А вот производимое человеческим умом страдание может быть по-истине бесконечным. Для производства агрегата «М5» важна не сама боль, а как бы ее бесконечное умножение в зеркальном коридоре саморефлексии… Страдание является уникальным продуктом мыслящего человеческого ума, и животные не в силах производить его в нужных объемах. Поэтому жертвоприношения животных во всех древних культурах быстро сменились человеческими, и вампиры, пытавшиеся облегчить судьбу людей, ничего не могли с этим поделать… Стало ясно, что нашей пищей всегда будет оставаться человек.
— А разве было не наоборот? — осторожно спросил я. — По-моему, принято считать, что сначала были человеческие жертвоприношения, а потом стали постепенно заменять людей животными и всякими символическими фигурками…
Аполло сморщился и махнул рукой, как бы давая понять, что исторические воззрения людей представляют для него незначительный интерес.
— Leaking Hearts, — продолжал он, — решили внимательно изучить различные методы выработки агрегата «М5», чтобы сделать этот процесс максимально гуманным. Возможностей оказалось мало. Самым жестоким способом экстракции страдания было человеческое жертвоприношение — война или любая другая форма ритуального массового убийства. Самым гуманным — утилизация страдания, производимого естественным человеческим старением и болезнями. Но самые высокие объемы агрегата «М5» с древнейших дней давала технология, которую условно можно назвать рефлексией по поводу личной стоимости. Именно этот конвейер и сегодня является главным рабочим местом человечества.