Возможно, молитва бы и помогла, но Уолли решил попробовать слегка поднять общее настроение.

– Ннанджи! Спой нам песню, про Чиоксина.

– Нет, лучше про любовь! – запротестовала одна из женщин – кажется, Мата.

– Я не знаю песен про любовь, – сказал Ннанджи. – Они были запрещены в казарме.

Потом он начал, и из темноты донесся его мягкий тенор:

Я пою об оружии, и о том, кто сделал Величайшие мечи, созданные людьми, О том, как была заплачена цена жизни, И Чиоксин купил себе семь лет.

Несколько минут спустя мелодию подхватила мандолина Олигарро. Это была заурядная баллада, и какого бы менестреля голос Ннанджи ни копировал, он был не слишком мелодичен, но он был новым для публики, и вскоре они, похоже, поняли, почему была выбрана именно она. Битвы и герои, чудовища и злодеи, кровь и честь плыли сквозь сгущающуюся тьму в ночь: шесть мечей, шесть геральдических животных, держащих шесть драгоценных камней, множество легендарных воинов… и затем тишина.

– Продолжай! – страстно воскликнул Матарро.

– Забыл слова? – саркастически спросил Томияно.

– Я знаю только еще один куплет, – сказал Ннанджи, и процитировал строки, которые пел когда-то своему лорду, когда тот сидел в ванне:

Грифон сидит на рукоятке Среди белого серебра и голубого сапфира, С рубиновым глазом и позолоченными когтями, И стальной клинок с оттенком звездного света – Сделал он наконец седьмой меч, И все остальные тот меч превзошел.

Снова наступила тишина.

– Это ведь не все? – запротестовала Дива.

– Нет, – сказал Ннанджи. – Есть еще что-то, но я никогда этого не слышал. Чиоксин умер. Седьмой меч он отдал Богине. Никто не видел его в течение семи сотен лет.

В рубке было теперь темно, как в шахте, Бог Сна был заслонен облаками, а ставни были большей частью закрыты от ветра.

– И Она дала его Шонсу? – затаив дыхание, спросил Матарро.

– Да. Он здесь, в этой рубке. Сага еще не окончена. Ее самая главная часть еще только должна наступить. И вы в ней участвуете!

– О-о! – произнесли несколько юношеских голосов, но послышался и ропот взрослых.

– Я не хочу в этом участвовать! – Это был Томияно. – И я не желаю, чтобы на моем корабле находился этот проклятый меч!

– Том'о! – прозвучал осуждающий голос Броты, но послышалось и несколько одобрительных возгласов.

– И воины! Кому они нужны?

Последовавшее за этим неловкое молчание внезапно нарушил стук упавшего поперек двери засова. Снаружи послышался звук бегущих по ступеням ног.

Захваченный песней, капитан Томияно забыл выставить вечернюю стражу. На борт «Сапфира» ступили непрошеные гости.

7

В рубке послышались крики, началась паника. Уолли, сидевший прямо под окном, встал и распахнул ставни. Высунувшись наружу, он взглянул на черный фальшборт на фоне почти черного неба. Он мог бы дотянуться до его края, если бы встал на цыпочки. Затем над бортом нависла еще более темная тень, и сверкнуло лезвие. Позади него была Река… он поспешно схватился за края рамы и резко откинулся назад, повиснув над водой; сталь просвистела как раз там, где мгновение назад находилась его голова.

Он скользнул обратно в рубку. Нужно было продумать план номер два…

– Я здесь, – послышался рядом тихий голос Ннанджи.

Шум начал стихать.

– Мужчины в середину, все остальные спиной к стенам, – сказал Уолли. Снова наступила тишина, если не считать сопения одного из подростков.

Все ставни были теперь открыты, и в рубку просочился слабый серый свет. Даже на палубе было темно, так как Бог Сна был закрыт облаками. Дождь, похоже, прекратился, но на палубе над ними слышались шаги.

– Томияно? Холийи? – тихо спросил Уолли.

– Я здесь.

– Я здесь.

– Я сейчас подниму Ннанджи. Вы двое держите меня за ремни на спине, иначе мы можем вывалиться за борт. Ладно? Потом я последую за ним, но все остальные останутся здесь. Пусть делом займутся профессионалы. Ннанджи, я отпущу твою правую лодыжку, когда ты будешь наверху. И лучше держи свой нож наготове. Сюда. – Он направился к окну на корме.

Паника прекратилась. Моряки были крепкими людьми.

Ннанджи повернулся спиной к окну. Глаза его, казалось, светились сами по себе, но, вероятно, это был лишь свет из другого конца помещения. Уолли прижался к нему, поставил ногу Холийи позади своей с одной стороны, Томияно – с другой, и почувствовал, как они схватили его за ремни. Затем он присел, не обращая внимания на протесты его еще не до конца зажившей раны. Моряки приняли его вес на себя, не давая ему опрокинуться назад. Он схватил Ннанджи за лодыжки.

– Готов? – спросил он приглушенным из-за килта Ннанджи голосом.

Он услышал смешок Ннанджи.

– Готов! – Он откинулся назад.

Уолли толкнул его вверх и распрямил колени. Уфф!

Ннанджи взлетел ввысь, покачнувшись, когда Уолли поднялся и наклонился вперед. Двое моряков заворчали, удерживая внезапно натянувшиеся ремни и не давая его ногам соскользнуть назад. Одним длинным движением Уолли поднялся из сидячего положения в полный рост, подняв руки и вытолкнув наверх своего подопечного – впечатляющая демонстрация силы, но времени любоваться ею не было.

Для ожидавших наверху пиратов, воин, вероятно, материализовался из ничего, внезапно возникнув над бортом. Блеснули глаза и зубы, а затем Ннанджи метнул нож в ближайшего противника и выхватил меч. Еще один прыгнул вперед, но Ннанджи парировал его удар. Он отскочил к борту, и тут меч Ннанджи настиг его. Он закричал, едва не зацепив мечом Уолли, и с глухим всплеском ударился о воду. Ннанджи рискованно покачнулся, когда Уолли отпустил его лодыжку, снова парировал удар, поставил правую ногу на фальшборт, удержал равновесие, блокировал очередной выпад, освободил левую ногу, опять парировал – и затем спрыгнул на палубу.

К этому моменту схватка была уже явно проиграна пиратами. Ннанджи мог удержать их, пока Уолли, оттолкнув поддерживавших его моряков, выбирался из окна. Затем он тоже оказался на палубе, и враги оказались в западне.

Это был одноцветный кошмар, черное на почти черном, освещенное лишь слабым сиянием Бога Сна из-за серебристых облаков, отражавшемся от воды. Бойня, кровь и смерть, ничего общего с делом чести, провозглашенным герольдами, поставленным в рамки соглашения, что равный сражается с равным… Уолли использовал боевой клич, чтобы дать знать своему компаньону, где он: «Семь! Семь!», словно трубный звук на фоне нарастающего шума. Он услышал смех Ннанджи, затем его голос: «Четыре! Четыре!»