– Здравствуй! – Юрик, войдя, приложился к ее щечке и не удержался: – Мария, ты что, до сих пор не разобрала вещи? У тебя было много времени.
– Здравствуй, Юра, – поздоровалась Машка.
Он принес с собой небольшой букет и бутылку шампанского.
– Ну что, ужин готов? – сделал вид, что не заметил откровенного игнорирования его вопроса.
– Да, проходи.
– Почему на кухне? – спросил недовольно муж.
Юрик не признавал кухонных посиделок, это так по-народному, по-простецки, плебс какой-то, предпочитал накрытый в гостиной стол и в торжественные моменты, и без них, в выходные.
– Мне здесь удобней, – ответила Мария Владимировна, свободная в своих волеизъявлениях гражданка.
И на этот раз Юра сделал вид, что не заметил Машкиного нарочитого игнорирования его поучительного недовольства.
– Хороший стол! – похвалил муж. – Вот что значит – жена дома!
Машка молча села на свое место, предоставив Юре открывать шампанское.
Хлопнула пробка, он разлил пенящуюся жидкость по бокалам и поднял торжественным жестом свой:
– С приездом, дорогая!
Машка усмехнулась про себя: «Позвольте-с! А как же горячие поцелуи, обнимания-прижимания после столь долгой разлуки?»
– Спасибо, – поблагодарила сухо.
Они чокнулись, отпили по глотку, и Юрик приступил к праздничной трапезе.
– Ты похорошела! Загорела как! – пережевывая салат, заметил перемены муж. – И помолодела! Ты что-то там делала с лицом?
– В каком смысле?
– Пластику? Или что-то еще?
– Нет, – рассмеялась Машка.
– Но выглядишь превосходно! – Он поднял бокал, предлагая выпить за Машкин превосходный вид.
Мария Владимировна поддержала. Чего ж не поддержать хороший тост?
Все так же тщательно пережевывая пищу, Юрик продолжил светскую беседу:
– Как там твои американские студенты?
– Получают американское образование. Хорошие такие студенты.
Намазывая бутербродец красной икоркой, которую любил и которую Мария Владимировна заказала специально для прощальной гастроли мужа, Юрик устало-печальным тоном начал повествование и о делах своих:
– А у нас все по-старому…
И принялся рассказывать о трудностях чиновничьего труда, тупости просителей-посетителей, подковерных интригах, поощрении его начальством, об ожидаемом повышении.
Маша, не слушая, ела, наслаждаясь закусками.
– Иван Григорьевич намекнул, будто говорят, что моя кандидатура рассматривается первой.
– Поздравляю, – равнодушно отозвалась Машка. – Горячее?
– Да, можно, – разрешил Юра и налил в бокалы еще шампанского.
Отведав горячее, Юрий Всеволодович предложил тост:
– За тебя! Сразу стало тепло в доме, и прекрасный ужин! – Повторился: – Вот что значит – жена дома!
Машка согласилась, чокнувшись с его бокалом: жена в доме – это хорошо. Отрезала ломтик прекрасной нежной говядины, поинтересовалась:
– А что, девушки тебя не кормили? – И отправила отрезанный кусочек в рот. – В частности та, которую я обнаружила в квартире по приезде?
Он поморщился, очень недовольно, потянулся за бокалом, допил до дна.
– Давай обойдемся без пошлых скандалов, Мария!
– Да господи упаси! Какие скандалы, Юра! – уверила со всем воодушевлением Мария Владимировна, в прошлом примерная жена.
– Вот и замечательно. Ты умная женщина и все понимаешь.
– Что, например? – уточнила степень своей понятливости Мария Владимировна.
– А чего ты ожидала? Я нормальный мужчина со своими потребностями. Ты же не думала, что я могу обходиться без женщины полгода?
Удивительно, да?
Уезжая, именно так она и думала, что он вполне сможет обходиться без секса полгода – при ее постоянном присутствии рядом он же обходился месяцами без секса.
«Или уже тогда не обходился? – равнодушно подумалось Машке. – Слово-то какое емкое – «обходиться», это когда кого-то или что-то обходят стороной».
И поразилась своим отстраненным мыслям, ползущим, словно через вату.
Тягучую сладкую сахарную вату, которую накручивает на деревянную палочку уличный продавец-иллюзионист, добывая огромный воздушный, ванильно пахнущий ком из неказистого алюминиевого котелка с моторчиком.
Стресс, или перелет тяжелый, пояса, что ли, часовые догнали, или хлопоты по торжественному проведению праздника своей новой свободной жизни?
– Что ты так смотришь? – спросил в раздражении Юрик. – В этом нет ничего удивительного, тебе всегда было некогда, ты постоянно работала, и по ночам тоже, и мало интересовалась моими потребностями.
– Потребности, особенно твои, – это дело важное, – согласилась Машка.
Юрик посмотрел на нее внимательно, заподозрив наличие сарказма в этом утверждении.
– Да. Это важно, и то, что ты этого не понимала…
Юрик углубился в пространные объяснения на тему Машкиной несостоятельности как женщины, с намеком на ее фригидность и недальновидность, а она, откинувшись на спинку стула, взяла в руки бокал, потягивала шампанское и, не слушая нравоучительной проповеди, разглядывала его.
Не как мужа или родственника, которого знаешь давно, видишь каждый день, не замечая изменений во внешности, да и не придавая значения внешности как таковой.
Что ее замечать-то?
Привычное, близкое.
Сейчас в первый раз она рассматривала его как постороннего, как незнакомца, когда не знаешь, что это за человек и что от него ожидать, поэтому и вглядываешься внимательно в детали, анализируешь каждое выражение лица, мимику, жесты, произносимые слова.
Надменно-брезгливая, снобистская физиономия – приподнятая левая бровь, сжатые в тонкую линию губы, заостренный кончик носа, – мышцы, морщины, складки кожи годами удерживали эту маску, прочно зацементировав.
У Юры всегда было такое выражение лица, и если в молодости еще можно было что-то исправить, пока маска не устоялась, затвердев – улыбкой, переменой характера, – то теперь все! Словно из-под тяжелого железного пресса выскочила горячая отштампованная заготовка определенной конфигурации – на века!
Маше привез в подарок такую один коллега из Испании. Эти маски делали по старинной технологии, которую держали в секрете и передавали по наследству – от отца к сыну. Кожу выделывали особым способом до тонкости необычайной, столь же таинственным способом ее разогревали до определенной температуры и натягивали на заранее выструганную из дерева заготовку в виде человеческого лица, давали остыть, когда маска затвердевала, сверху раскрашивали, придавая окончательный художественный смысл.