– Я все уже решил, Ирина.
– Нет. Ты ничего не можешь решить без меня. Тебе придется со мной считаться. Я тоже имею право… Да что происходит, в самом деле! Дурацкий какой-то разговор, как в дурном сне… Ты мой муж. У нас семья. У нас дочь, в конце концов. И здесь нас знают как семью Иваницких! Семью, понимаешь? Каждая собака знает! Да что я тебе объясняю очевидные вещи, как младенцу…
– Да, Ирина, ты права. Не надо мне ничего объяснять. Я повторяю – я все решил… А дочь у нас уже взрослая, она все поймет правильно. И неудобства с социумом тоже можно пережить. Надеюсь, это для тебя не смертельно.
– Ах, ты… Да что ты понимаешь – не смертельно… Это, мой дорогой, в большом городе не смертельно, когда женщина идет по улице, и за спиной у нее никто не шепчется! А здесь! Ты понимаешь, что будет со мной здесь? Такая новость для кумушек – директора школы Ирину Сергеевну Иваницкую муж бросил!
– Ну, скажи кумушкам, что это ты меня бросила…
– Издеваешься? Да я бы сказала, но кто мне поверит! Ты ж у нас, можно сказать, местная знаменитость, тонко организованная нежная душенька! У тебя на уроках все гегемоны стихи читают, а родители на руках носят… Никто ж не знает, что ты в душе такой подлец! Кто она, я тебя спрашиваю?!
– Не кричи, Ирина.
– Но я ее знаю хотя бы?
– Нет, ты ее не знаешь. Да это и не имеет значения, в общем.
Она вдруг выпучила глаза, на секунду прижала ладонь ко рту, потом медленно проговорила, вальяжно качнув головой:
– А… Погоди-ка… Как же я сразу-то не догадалась, а? Это ведь та женщина, которая… Мне твоя матушка как-то обмолвилась, что к ней медсестра приходила, уколы ставила, когда ты у нее неделю жил… Когда Женька уезжала… Ну, теперь мне все ясно… Это ведь она, да? Ну, чего молчишь? Имей смелость признаться, Иваницкий! Это она?
Он молча наклонился, сунул в карман чемодана галстук, синий, в черную крапинку. Потянулся рукой к креслу, чтобы достать брошенную туда Ириной рубашку.
– Значит, она… Значит, тебе недели хватило, чтобы… А я, значит, всю жизнь – псу под хвост… Сволочь ты, Иваницкий. Тихая подлая неблагодарная сволочь и предатель, вот ты кто…
Она зарыдала громко, неумело, утирая со щек слезы тыльной стороной ладоней. И впрямь, плакать она никогда не умела, не получалось у нее плакать. Наверное, оттого, что больше чужие слезы любила. Пока, бывало, не доведет какую-нибудь слабохарактерную учительницу до слез, не успокоится.
Вот и сейчас – вдруг успокоилась мгновенно, подобралась вся, с шумом вдохнула в себя воздух. Шагнула к чемодану, наотмашь сбросила его с кресла так, что все содержимое вывалилось на пол жалкой тряпичной кучкой. И проговорила злобно, сквозь зубы:
– Да что я с тобой тут… Никуда не пойдешь, и все! Хватит с меня, Иваницкий! Если не понимаешь слов, значит, будет вот так!
И пнула по тряпичной кучке ногой. Постояла, глядя на разбросанные по ковру вещи, потерла в задумчивости лоб, пробормотала себе под нос:
– Так, надо еще деньги проверить… Все ли на месте…
Шагнула к мебельной «стенке», откинула крышку секретера, вынула жестяную коробку из-под печенья, где хранились семейные сбережения. Выхватила пачку купюр, повернулась к нему, нервно зажав их в кулаке:
– Деньги я забираю, Иваницкий. Так, на всякий случай. И карточка твоя зарплатная у меня, так что ты гол, как сокол. Если хочешь уйти – уходи, в чем есть.
Он молча повернулся, пошел к двери. Она взвыла, ринулась вслед за ним:
– Да что мне, силой тебя держать, что ли? Подумай, кому ты нужен, бесхребетник несчастный? И на что ты жить будешь? У тебя даже на электричку денег нет! Постой…
Он быстро шел к станции, почти бежал. И сам себя презирал за это бегство. Благо, что электричка вовремя подошла – вскочил в вагон, двери закрылись, мелькнули за окном улицы, мост через реку…
Все. Сбежал.
Ему вдруг стало ужасно смешно – а ведь и впрямь сбежал, как трусливый заяц! Хорошо, документы успел взять… Вот они, во внутреннем кармане пиджака. Паспорт, трудовая книжка, диплом. Сиди и радуйся, колобок, – я от дедушки ушел, я от бабушки ушел! И от жены ушел! И от мамы…
Да. Смешно. Он очень смешной человек. Они оба с Лизой – смешные люди. Только любовь у них не смешная, а самая что ни на есть настоящая. И он в этой любви – Мужчина, а она – Женщина. Любовь не может быть смешной…
* * *
Она не стала звонить в дверь – открыла своим ключом, тихо вошла в прихожую. Ага, Машка дома… Вон, слышится ее голосок, вдохновенно подпевающий девичьим голосам из телевизора – «…лучшие друзья девушек – это бриллиа-а-а-анты!».
Заглянула в гостиную, удивленно подняла брови вверх. Машка крутилась перед зеркалом – в новой шикарной шубке. Белые волосы красиво падали на спину, распадались на прядки в переливах черного меха.
– Маш… Это что? Это откуда?
– Ой, мам… Ты меня напугала. Привет. Это мне папа шубку вчера купил, правда, классная? Она норковая, кучу денег стоит!
– Да. Красиво. Только опять короткая… Попа мерзнуть будет…
– Ну, ты опять о своем! Тебе всегда не красота, тебе всегда попа важнее!
Машка надула губы, и без того полные, изогнулась перед зеркалом в красивой позе:
– Я Натали Портман… Или нет… Эта, как ее… Хайди Клум… Мам, скажи, чем я хуже Хайди Клум?
– Ты не хуже, ты лучше. Правда, я не знаю, кто такая Хайди Клум.
– А ты никого, кроме своего Чехова да Бунина, и не знаешь. Совсем отстала от современной жизни. Тебе надо было на сто лет раньше родиться, мам.
– Ну что ж делать, если не получилось. Теперь уж ничего не поделаешь. Вот и приходится за Антона Палыча да Ивана Алексеича цепляться.
– А это кто?
– Маш, ты чего? Это Чехов с Буниным…
– А, ну да. Прости, это я так, от радости туплю. Как я мечтала об этой шубе, помнишь? А папа купил… Ой, скорей бы зима…
– Жарко же, Маш. Снимай. Тем более у меня к тебе разговор есть.
– Мне не жарко. Я еще в ней побуду немного. Говори, я слушаю…
Машка вдруг резво развернулась, так, что фалды шубки колыхнулись легкой волной, зашлась восторженным вздохом. Ну как с ней разговаривать? А надо…
– Маш, я ухожу сегодня. Сейчас вещи соберу и уйду. Ты уже взрослая, сможешь самостоятельно жить. Нет, совсем из твоей жизни я не исчезну, конечно… Просто каждый день рядом меня не будет.
Машка оторвала взгляд от зеркала, глянула на нее в недоумении, улыбнулась:
– Я не поняла, мам… Куда ты уходишь?
– Сядь, Маша. И сними наконец шубу. Сядь…
Машка послушно расстегнула крючки, шуба скользнула вниз, и она подхватила ее небрежно, бросила на спинку кресла. Сев рядом с ней на диван, проговорила тихо: