– Пойдем… – потянул ее за локоть Саша, вставая со стула. – Пойдем домой, Лиза…
Она суетливо поднялась, покорно последовала за ним. Проходя мимо Жени, Саша тронул ее за плечо, остановился на секунду. Женя дернулась нервно, стряхивая его руку с плеча, всхлипнула глухо. И замотала головой из стороны в сторону – не надо, мол, уходи…
До дома шли пешком. На улице было душно, влажно, где-то далеко погромыхивало, несло на город плотную сизую тучу. Вдруг подул сильный и влажный ветер, тополя суетливо захлопотали листьями в ожидании дождя. И он налетел сразу, без упреждающих первых капель, рухнул веселым потоком, хохоча первым раскатом грома над головой… Ага, не спрятались, не успели! Ужо я вас, отхлещу по печальным лицам, напомню, что жизнь продолжается! Бегите, жалкие зайцы, бегите… Ну, хотя бы сюда, под навес кафе…
Сели за столик, мокро отряхиваясь, трудно дыша. Он взглянул на нее, улыбнулся:
– Вот это ливень… Прямо врасплох застал… Ты вся промокла, Лизонька!
– И ты…
Заказали горячего чаю, сидели молча, изредка посматривая друг на друга и обнимая кружки руками. Он протянул руку, убрал мокрую прядку с ее лба, заправил за ухо.
– Ты не обижайся на нее, Лиз… – вдруг проговорил тихо.
– На кого? На Ирину?
– Ну да… Понимаешь, на нее бесполезно обижаться. Мне иногда казалось, она и сама себе не рада… Трудно в себе избыток воли носить, это как наказание божье, как тяжелый мешок за плечами… Несешь, и вздохнуть нельзя. И скинуть нельзя. Не обижайся…
– Да я и не обижаюсь, что ты. Я понимаю. И маму твою… Она тоже излишне волевая женщина была.
– Да. Именно – излишне… Но мама меня любила по-своему и о моей судьбе беспокоилась тоже по-своему… И я ее тоже любил. Знаешь, никак не могу поверить, что мамы больше нет, что надо привыкать говорить о ней в прошедшем времени… Кстати, знаешь, как она нас с тобой называла?
– Как?
– Парочка нежных мудозвонов…
– Как?!
– Да. Именно так. Она любила подобные выражения. Мы с тобой парочка нежных мудозвонов, Лиза…
Она помолчала, потом усмехнулась грустно:
– Да уж… Наверное, мы и впрямь выглядим смешными со стороны… Этакими странными чудиками. Хотя – смотря с чьей стороны… Если смотреть на нас с точки зрения волевого представителя социума… Конечно, мы для них смешны. Но вот ведь в чем закавыка, Саш… Мы почему-то даже и не думаем над ними смеяться? Нам и в голову такое не приходит? Мы же не называем их… всякими обидными словами?
– Хм… А тебе хотелось бы?
– Нет, никогда не хотелось… Знаешь, я всю жизнь жила среди людей, знающих о Чехове только по рассказу «Ионыч» из школьной программы. И всегда боялась свою почти неприличную любовь к Антону Палычу обнаружить… Старалась мимикрировать, как ящерица-хамелеон. Только, наверное, плохо у меня это получалось… Оттого я такая безвольная, никогда за себя толком постоять не могу.
– Так волю, Лизонька, там, наверху, тоже по особым талонам распределяют… Чтобы она таким, как мы, на плечи особо не давила. Она ценителям холодильников и пластиковых окон гораздо нужнее, у них же вся жизнь – борьба. А нам бороться не с кем. С Чеховым, что ли?
– Ну да…
– Знаешь, у меня дед в этом смысле хорошо говорил… Что-то вроде того – всякому своя радость от бога послана… И одна радость другой не помеха, если по большому счету. Надо просто уметь понимать ее, чужую радость, но при этом и свою не обижать. Пусть другие обижают – это их дело. А ты свою – не дай бог. Что тебе дано, тому и будь предан. Да мы уж с тобой не раз говорили об этом!
– А кто он был, твой дед?
– Известный ученый-географ, Сергей Васильевич Иваницкий… И дед, и отец… Правда, отца я не знал. Когда он погиб в экспедиции под Тянь-Шанем, я еще не родился. Тут, знаешь, целая история, как я в жизни деда с бабушкой образовался… Можно роман писать, с сюжетом не ошибешься. Моя мама ведь на самом деле не Иваницкой была, а по паспорту Верещагиной…
– Да, да… Я тоже хотела тебя об этом спросить! Когда увидела надпись на могильной плите, очень удивилась…
– Да, она скрывала свою фамилию, всегда и везде Иваницкой представлялась. А на самом деле было так, мне дед рассказывал… Когда отца похоронили, месяца через три на пороге их дома появилась женщина, не молоденькая уже, представилась Ангелиной Верещагиной, учительницей музыки. И заявила, что носит под сердцем ребенка их погибшего сына…
– И они ей поверили?
– Да. Ты знаешь, поверили. Они вообще были такие… наивные и очень доверчивые. Ничего проверять не стали – ни сроков высчитывать, ни друзей сына опрашивать на предмет его бывших случайных связей. Просто поверили, и все. Так и появился я на свет в их профессорской квартире, любимый обожаемый внучок, продолжатель рода. Ну, естественно, и мама при мне… Знаешь, иногда очень ярко представляю себе эту картину – тридцатишестилетняя дама на пороге, далеко не красавица, но с упрямым волевым взглядом – здравствуйте, люди добрые, я буду у вас жить…
– Ничего себе! А ты думаешь, она их… не обманула?
– А теперь этого уже никто и никогда не узнает. Да, собственно, и не надо… В детстве, я помню, мама с дедом и бабушкой вполне ладила, жили одной дружной семьей. Это уж потом, когда они совсем состарились… Как бы это сказать… В общем, она особо с ними не церемонилась. Полной хозяйкой положения себя почувствовала.
– Да. И хозяйкой профессорской квартиры тоже. Она ведь там прописана была?
– Да, конечно, они ее еще до моего рождения прописали. А потом, когда дед с бабкой умерли, мама ее на себя приватизировала.
– А ты?
– А что – я? Я от своей доли отказался.
– Почему?
– Потому что она меня об этом попросила. А мне не хотелось с ней ссориться. Даже в голову не пришло – спорить с родной матерью из-за квадратных метров. Ты же знаешь, я не спорщик… Да и вообще, как выяснилось, нежный мудозвон…
– А теперь эта квартира Жене по завещанию перейдет?
– Стало быть, так. Да, Жене. А скорее всего, Ирина по-своему ею распорядится. Вот такие дела, Лизонька… А ты говоришь… Посмотри-ка, а дождь-то давно закончился! Идем?
– Да, Саша, идем…
Они поднялись из-за столика, вышли на промытую дождем улицу. Какое-то время шли молча, взявшись за руки и щурясь на предвечернее солнце. Потом она остановилась как вкопанная, протянула руку в сторону верескового куста, на иголках которого застыли не опавшие после дождя капли – солнце пронзало их прощальным ярким лучом…
– Посмотри, Саш… Посмотри, чудо какое… Как бриллиантовая россыпь! Боже, как красиво! Ты видишь?
– Вижу… Да, очень красиво, Лизонька. Действительно, чудо… Это нам небо первые алмазы в подарок отправило, да? Помнишь, мы хотели увидеть небо в алмазах?
Какая-то тетка за их спинами тоже любопытно сунулась в то место, куда была протянута ее рука, но потом лишь хмыкнула, мазнув коротким брезгливым взглядом по их лицам. И пошла дальше, пожимая плечами и бормоча себе под нос: