В дорожной грязи, взбитой, как желе, десятками огромных лап, копошились детеныши. Я люблю детей. Не до умилительного сюсюканья, но люблю. Есть в них нечто чистое и непорочное. Но малыши «голодных» таких чувств не вызывали. Это были отвратительные по виду и поведению звереныши, а когда мне удалось рассмотреть их игрушки, я окончательно потерял к хуги остатки симпатии.
Детвора использовала вместо совочков и формочек выскобленные добела черепа, и не надо быть биологом, чтобы распознать, каким существам они раньше принадлежали. Детишки «голодных» играли человеческими костями. Иногда даже дрались из-за них, когда один звереныш норовил отобрать у другого приглянувшуюся вещицу.
Родители не спешили разнимать драчунов, на их вопли и крики никто не обращал внимания. Педагогика сводилось к простой и понятной вещи – чего лезть, сами разберутся. Уж не знаю, что потом из этих малюток вырастало и насколько нежные чувства они испытывали к своим мамам и папам.
Завидев меня, малышня обрадованно зашумела. Наверное, так реагируют наши детишки, получив на десерт шоколадку. Только украшать собой меню здешних жителей крайне не хотелось. Пусть к пиву или его местному аналогу хуги подают что-то другое.
По дороге встретилось всего несколько взрослых особей. Не будь возившихся в грязи детей, становище выглядело бы опустевшим. Ответ на вопрос, куда подевалось основное население, возникал сам собой: стены многих жилищ прямо-таки сотрясались от богатырского храпа. Очевидно, у хуги была запланированная сиеста. Попросту говоря, «голодные» дрыхли без задних ног, и это крайне огорчало моих конвоиров. Они-то были вынуждены не смыкать глаз. Я сразу получил хорошую оплеуху, едва не сорвавшую котелок с плеч, затем еще одну. Так охрана срывала на мне раздражение.
В голове зашумело, к горлу подступила тошнота. Я испугался, что получил сотрясение мозга. Лапы у тварей и впрямь были тяжелыми. Но болезненные ощущения быстро сошли на нет. Пронесло.
Между собой хуги общались чем-то вроде похрюкивания. Я расценил издаваемые ими звуки таким образом. Отчетливо слышались интонации, близкие к нашим. Вот, к примеру, явная досада. Чем она вызвана – вынужденным бодрствованием или иной причиной, не понять, но мои конвоиры явно не в духе. Я даже успел пригнуться до того, как на мне снова решили отыграться, и растопыренная пятерня впустую просвистела над ухом.
Хрюканье стало одобрительным. Это второй конвоир посмеивался над попавшим впросак напарником. Разумеется, тот обиделся и принял угрожающую позу. Хоть хуги и не люди, но кое-что человеческое им не чуждо.
Прогулка затягивалась: «голодные» решили выяснить отношения. Пока что это выражалось в шипении друг на друга и злобных взглядах. Я съежился и постарался стать как можно меньше и незаметней. В конфликтах между двумя могучими силами чаще всего страдают посторонние.
Впрочем, чувство долга все же перевесило. Хуги отложили разборки и погнали меня дальше.
Вот и конечная точка маршрута. Пока что все шло как по нотам. Пленных твари предпочитали содержать в одном месте, меня и вели в такой «накопитель».
В земле была вырыта глубокая яма-колодец. «Зиндан» охранял всего один «голодный», но сильно перетруждаться ему не приходилось. Пленникам, чтобы выбраться наружу, пришлось бы проявить незаурядные акробатические способности. Я огляделся, оценивая место будущей баталии. По идее, где-то поблизости находился алтарь, но мне не было его видно.
На месте хуги я бы обязательно накрывал колодец крышкой, но они почему-то так не делали. То ли беспечность, то ли неверие в человеческие возможности. При любом раскладе это упрощало мою задачу. Стоило только подать условный знак, и все начнется. Я аккуратно потрогал «стручки» в кармане. Их тепло приятно грело руки.
Внутренние часы подсказывали, что уже пора: отведенные Гидроперитом пятнадцать минут подходили к концу. Но затевать войнушку пока было опасно. Слишком много вокруг собралось хуги.
В яму меня отправили самым простым из всех способов. Просто столкнули на головы находившихся на дне людей. Их тела смягчили удар. Потом конвоиры ушли.
Народу в подземной тюрьме сидело немного – всего четверо, не считая меня. Из них знакомым был только один: ученый, летевший на том злополучном вертолете вместе с Баталовым.
– Где остальные? – вместо приветствия спросил я.
– Неподалеку. Шагах в двадцати отсюда еще две ямы, там людей побольше, – ответил ученый.
– Хорошо.
Слава богу, никого не придется разыскивать, можно смело приступать к выполнению задания.
– Простите, а кто вы такой? – прищурившись, спросил ученый.
Он внимательно всматривался в меня, очевидно, не опознав, кого это к ним занесло. Лицо ему запомнилось, а вот окончательно определиться у него не получалось. Вот он и таращился на меня как на диковинное чудо-юдо.
Не желая терять отпущенное время впустую, я сразу принялся объяснять текущий расклад:
– Короче, мужики, если хотите выжить – приготовьтесь. Я подам сигнал, обозначу наше местонахождение. Егеря устроят небольшую санобработку территории. Все, что нам нужно, сидеть тихо и не отсвечивать. Нас освободят. Ясно?
– Куда ясней, – хмуро ответил один из сидельцев. – А много с тобой егерей-то?
– Хватит. Теперь зажмурьтесь, а еще лучше – ложитесь лицом вниз. Я из этой ерундовины впервые в жизни стрелять буду.
Соседи по «камере» послушно залегли на дне ямы. Кое-кто из самых впечатлительных стащил с себя верхнюю одежду и накрыл ею голову. Почему нет? Возможно, он был наслышан о достоинствах этого атрийского феномена больше моего.
Я направил «стручок» хвостиком вверх, зажмурил глаза и надавил на него изо всех сил. Эта гребаная дрянь едва не оторвала мне руку, устремившись книзу с мощью реактивной ракеты. Десяток «стручков» вполне мог бы вывести на орбиту искусственный спутник.
Даже зажмурившись, я различал что-то красное, рвущееся вверх. Это с ревом летели на свободу споры необычного растения.
Характерные хлопки гранатометных разрывов послышались почти сразу. Термобарические гранаты жгли не хуже напалма. На какое-то время деревня хуги превратилась в сущее пекло. Горело все, что только могло гореть. Жаль, гранат было всего только пять.
Повсюду отчаянно вопили сгоравшие заживо хуги. Что-то с треском рушилось, погребая под собой тела мохнатых тварей. Немного погодя застучали автоматные очереди. Мои товарищи добивали тех, кто избежал смерти в огне. Наша тюрьма превратилась в самое безопасное место во всей деревне. После такого тарарама хуги точно не смогут полноценно сопротивляться. Быть может, немного погодя они очухаются, сообразят, что атакующих всего ничего и тогда все изменится, но мы договорились действовать оперативно, не давая людоедам даже секунды на размышления.
Стрельба слышалась все ближе и ближе. Мои друзья расчищали для нас коридор. Еще чуть-чуть – и они будут у ямы, а там свобода. Вот ведь интересная штука – я в плену и четверти часа не просидел, а мне уже все так осто… э… обрыдло, что хоть волком вой. Ненавижу неволю.