– Можно сказать и так.
– На самом деле это говорил Геррик.
– Это Ловлас. Нет, это довольно неприятное ощущение – занимать второе место после войны.
– О, Алиса! – грустно вздохнул он. – О, моя бедная Алиса!
– Не стоит жалости. Я была любимой, и у меня была хорошая работа, пока кайзер все не испортил. – Она заставила себя встретиться с ним взглядом. – Я должна была сказать тебе. Я почти уже решилась, но у тебя и без того было много неприятностей. Прости.
– Так давно?
– С октября тринадцатого.
– Ох. – Он вздрогнул и отвернулся к камину. – Должно быть, я выглядел дурак-дураком!
– Нет. Не дураком. Влюбленные молодые люди, конечно, ведут себя по-дурацки, но они не дураки. Я уже говорила тебе, я люблю тебя как брата.
– Как малолетнего брата! – сердито сказал он. – Мне было восемнадцать, а тебе – двадцать один. Мне все еще восемнадцать!
– Ну да, а я уже старая двадцатичетырехлетняя карга! – На вид ему было скорее шестнадцать, но говорить это, пожалуй, не стоило. – Я до сих пор люблю тебя как брата.
Он повернулся к ней и улыбнулся. Храбрая попытка, но глаза его предательски блестели.
– И внутри тебе уже не восемнадцать, Эдвард. В чем-то ты даже старше Джулиана, а уж он прошел адский огонь. Что же ты такое пережил, если стал таким?
– Ничего такого, что видел он. Просто опыт.
Жестокий опыт, подумала она.
– Ты еще не вырос из этого? – с горечью спросила она. – Ты что, действительно все годы думал только обо мне в этом своем волшебном мире?
Он прикусил губу.
– Я все еще надеюсь. Ты была еще одной причиной рваться домой.
– Нет уж, выкладывай! – полушутя настаивала она. – Ты знаешь все мои тайны. В машине ты выказал настойчивость, которой раньше за тобой не водилось. Ты где-то неплохо натренировался в ближнем бою.
Он нахмурился.
– Никаких любовных похождений! Хотя… они могли бы быть. – Она продолжала выжидающе молчать, и он вздохнул. – Она намекала, что имела кое-какие планы на этот счет.
Это звучало до неправдоподобия по-викториански, и она чуть не рассмеялась. Нет, он оставался неисправимым романтиком.
– Тогда возвращайся к ней и испробуй эти свои приемы, – предложила она.
Он не сводил глаз с холодного газового огня.
– Я никогда не вернусь, так что сейчас это невозможно. И это не было возможно тогда. Я дал тебе слово и держал его.
Она встала, чтобы пойти переодеться.
– Но я ведь отказала тебе. Ты не имел передо мной никаких обязательств.
– Она повернулась к нему спиной и вдруг оказалась в его объятиях.
– Думаю, я использовал тебя как предлог, – шепнул он ей на ухо. – Как я мог позволить себе влюбиться в мире, из которого пытался вырваться? Да, у меня были искушения, еще какие искушения. Меня удерживали только воспоминания о тебе.
Да, ее маленький братец вырос и возмужал; только теперь она смогла оценить произошедшую с ним перемену. Это легче понять, не видя его лица. Ее обнимал мужчина, волевой, целеустремленный мужчина. Какой уж тут мальчик.
– Пожалуйста, пусти меня.
– Я не собираюсь тебя насиловать. Я просто хочу знать, счастлива ли ты.
– Если война кончится и Д’Арси вернется с фронта живым, я буду очень счастлива. Его жена больна, она долго не протянет.
– Ты ему веришь?
Она не потерпела бы такого допроса от кого угодно, но он не был кем угодно.
– Совершенно.
– Потому что, если ты не уверена… Если ты вдруг передумаешь, милая Алиса, еще не все потеряно. Ты можешь отправиться в Соседство.
– Что?
– Я отправлюсь драться с кайзером. Ты отправишься в Соседство. Через шесть лет мы станем ровесниками.
– Эдвард! Дело совсем не в этом! А теперь пусти меня и не говори глупостей!
Он отпустил ее. Обернувшись, она увидела, что он в ярости. Странно, по его голосу это не чувствовалось.
– Ты считаешь, что лучше остаться и прозябать в этой дыре? Дядя Роланд спустил все без остатка на свои драгоценные Библии, да?
Она вздохнула. Этим утром она была явно не в форме.
– Не совсем. Кто-то, кому он доверял, растратил их.
– Кто-то из его бесценного миссионерского общества, конечно?
Она кивнула.
– Он не знал точно. Он плакал, когда рассказывал мне, Эдвард. Мне кажется, это его и убило.
– Так ему и надо! – хмуро буркнул он. – О, деньги меня не волнуют. Это все его проклятое «я-святее-вас – всех»! Ненавижу людей, твердо знающих, что лучше для всего остального мира.
Конечно, она могла бы возражать, но, как назло, ничего не приходило в голову.
– Кстати, там осталось немного. Твоя доля. Всего несколько сотен, и тех надо добиваться через суд или что-то в этом роде.
– Да ну! Сыр в мышеловке?
– В общем, не стоит того, чтобы рисковать шеей.
Она услышала, как открывается дверь, и вздохнула с облегчением. В комнату, хромая, вошел Смедли. Его волосы были влажными, но он не побрился, и на одежде осталась запекшаяся кровь. Его глаза вопросительно перебегали с одного на другого.
– Доброе утро, – сказал он.
– Доброе утро. Как нога?
– Затекла немного. Боюсь, я там устроил черт-те что из ваших чистых полотенец. У вас не найдется завтрака? Мы прошлись по кладовке, как стая саранчи.
– Рой, – поправил Эдвард. – Рой саранчи.
– Туча, – сказала Алиса. Они шутили, чтобы скрыть напряжение, и это раздражало ее. – Пойду-ка и я оденусь, пока не вернулся Джинджер.
Зазвенел звонок. Джулиан пошел открывать. Вошел Джинджер с пухлыми бумажными свертками в руках. Он близоруко заморгал в ее сторону.
– Доброе утро, мисс Прескотт.
– Доброе утро, мистер Джонс. Боже, да вы не теряли время зря! Извините меня – я такая ужасная хозяйка!
– Пустяки. Старые люди спят мало. – Он уронил свертки. – Этот пять фунтов девять, одиннадцать стоунов [2] . Этот – пять фунтов одиннадцать и три четверти, десять стоунов семь фунтов. – Он полез в карманы. – Бритва, мыло для бритья, разные щетки – на сегодня вам хватит.
– Сэйвил-роу?