Железная громадина фургона стояла пустой.
А позади находилось то, что теперь называли конюшнями. На самом же деле это был редкий образец первичного промышленного наследия Анк-Морпорка, хотя вряд ли кто-то считал его таковым. В действительности все относились к нему как к мусору, слишком тяжелому, чтобы увезти его прочь и выбросить. Это была часть подъемного механизма давно заброшенной паточной шахты. Одна из бадей намертво приклеилась к полу остатками последнего груза — густой, липкой, неочищенной патоки, которая после застывания держала крепче цемента и защищала от воды лучше, чем смола. Ваймс помнил, как пацаном выпрашивал у шахтеров кусочки свиной патоки: всего один комочек, сочащийся сладостью доисторического тростника, заставлял замолчать на неделю самого говорливого ребенка. [6]
Под залитой патокой крышей конюшни лошадь уныло жевала клочок исключительно скверного сена.
Ваймс понял, что это лошадь, потому что у нее было все, что положено иметь лошади: четыре копыта, хвост, голова с гривой, потрепанная гнедая шкура. Хотя вообще-то кляча больше напоминала полтонны костей, связанных вместе конским волосом.
Ваймс с опаской похлопал ее по шее — как прирожденный горожанин, он всегда чувствовал себя неловко в присутствии лошадей. Затем снял с гвоздя засаленную папку и перелистал страницы. Потом еще раз окинул взглядом двор. Мякиш никогда этого не делал. Ваймс увидел хлев в углу, где Тук держал свою свинью, загон для кур, голубятню и кривобокие клетки для кроликов и кое-что прикинул в уме.
Старая штаб-квартира! Все здесь было так, как в тот день, когда он впервые сюда пришел. Когда-то на этом месте стояли два дома, один из которых был конторой паточной шахты. Любое здание в городе когда-то было чем-то иным. Поэтому штаб-квартира представляла собой лабиринт из заложенных кирпичом дверей, древних окон и убогих комнатенок.
Он бродил по двору, как по музею. Посмотрите направо, этот шлем на палке — мишень для стрельбы из лука! А теперь слева вы можете полюбоваться на вылезшие сквозь дыры в обивке пружины кресла, в котором сержант Тук так любил коротать солнечные дни!
А внутри запахи: запах мастики для полов, застарелого пота, политуры для доспехов, нестираной одежды, чернил, жареной рыбы и, конечно, всепроникающий запах патоки.
Ночная Стража. Он вернулся.
Когда первые стражники пришли на дежурство, они увидели незнакомца, непринужденно развалившегося в кресле, закинувшего ноги на стол и лениво перебиравшего документы. На плечах у него были сержантские нашивки, и всем своим видом он напоминал взведенный капкан. Новичок не обратил ни малейшего внимания на пришедших. И особое внимание он не обратил на нескладного младшего констебля, который еще был очень и очень зелен, судя по попытке начистить нагрудник…
Недовольно ворча, стражники разошлись по караулке и расселись за столами.
Ваймс видел их насквозь. Они оказались в Ночной Страже, потому что были слишком неряшливыми, уродливыми, неумелыми, неуклюжими или жестокими, чтобы служить в Дневной. Они были честны в особом, стражническом смысле. То есть не крали то, что слишком тяжело тащить. Их совесть напоминала черствый имбирный пряник.
Прошлой ночью он размышлял о том, а не произнести ли перед ними какую-нибудь зажигательную речь, чтобы представиться, но потом передумал. Может, они и скверные люди, но они стражники, а стражники не любят заигрываний типа: «Мы все — большая дружная семья» или: «Привет, парни, зовите меня просто Кристофер, моя дверь всегда открыта для вас. Уверен, если будем действовать сообща, все у нас получится и мы станем одной большой счастливой семьей». Они видели слишком много семей, чтобы поверить в подобную чушь.
Рядом раздалось злобное покашливание. Ваймс поднял взгляд на сержанта Тука по прозвищу Затык и поймал себя на желании отдать честь. Затем он вспомнил, кем был Тук.
— Что?
— Ты сидишь за моим столом, сержант, — сказал Тук.
Ваймс вздохнул и показал на крошечную корону на рукаве.
— Это видишь, сержант? — спросил он. — Это обычно называют «шапкой власти».
Бегающий взгляд Тука остановился на короне, потом снова переполз на лицо Ваймса. И похоже, на сержанта снизошло понимание, поскольку глаза его полезли на лоб.
— Будь я проклят, — прошептал Тук.
— «Будь я проклят, сэр», — поправил Ваймс. — Впрочем, можешь называть меня «сержант». Большую часть времени. Это твои парни, да? Ну и ну. Ладно, начнем.
Он скинул ноги со стола и встал.
— Я просмотрел счета на корм для Мэрилин, — сказал он. — Занятное чтение, ребята. По моим грубым расчетам, лошадь, которая столько жрет, должна быть круглой, как шарик. Она же, напротив, настолько тощая, что, если вы дадите мне две палочки и ноты, я сыграю вам на ней веселую мелодию.
Ваймс бросил бумаги на стол.
— Не думайте, будто я не знаю, куда девается зерно. Спорим, я запросто догадаюсь, кто держит кур, кроликов и голубей. И свинью. И готов побиться об заклад, капитан уверен, будто вся эта живность жиреет на объедках.
— Да, но… — произнес чей-то неуверенный голос.
Ваймс ударил кулаком по столу.
— Вы морите голодом бедную лошадь! — закричал он. — Это прекратится немедленно! Как и многое другое. Я все понимаю. Лакать пиво и жрать пончики на халяву — ничего не имею против, это часть службы. И кто знает, быть может, в этом городишке найдется пара грязных забегаловок, где будут так счастливы увидеть стражника, что на радостях накормят его задаром. И не такое случалось. Но вы немедленно прекратите воровать овес у Мэрилин. И вот еще что. Здесь говорится, что прошлой ночью в фургоне было восемь пассажиров. О двоих я знаю, потому что одним был я, а второй мне знаком. А утром камеры оказались пустыми. Куда делись остальные шестеро? Сержант Тук?
Сержант нервно облизал губы.
— Куда-куда, ясно дело, выгрузили на Цепной для допроса, — сказал он. — Согласно инструкции.
— Расписку взяли?
— Что?
— Твои люди арестовали шесть человек, которые не успели домой дотемна, и передали их «непоминаемым», — произнес Ваймс с тем абсолютным спокойствием, которое, как правило, предвещает бурю. — А те за них расписались? Вы хотя бы их имена позаботились узнать?
— Согласно приказу мы должны просто сдавать их, — с робким вызовом ответил Тук. — Сдал и свободен.