– Что ты сказал?
Казалось, глаза Куми вот-вот выскочат из орбит. Губы его шевелились, но голос мудро решил не подчиняться.
Теппицимон вплотную придвинул свое перебинтованное лицо к острому носу жреца.
– Помню я тебя, – хрипло произнес он. – Подлый льстец. Мерзавец, каких свет не видывал. Точно, именно так я всегда и думал.
Теппицимон полыхнул взглядом на сгрудившихся за спиной Куми жрецов.
– Жрецы, значит? Извиняться пришли? Где Диос?
Предки надвинулись ропща. Проведя в могиле несколько тысячелетий, вы вряд ли будете испытывать симпатию к людям, которые уверяли, что вас ждет приятное времяпрепровождение. В гуще толпы произошло движение: коллеги помоложе старались удержать царя Псамнутха, который целых пять тысяч лет созерцал изнутри крышку собственного саркофага.
Теппицимон вновь переключил внимание на Куми, который словно прирос к земле.
– Ну-ка повтори! Мерзостные призраки, да?!
– М-м…
– Оставьте его, – Диос мягко взял посох из безвольных рук Куми. – Я – верховный жрец Диос. Зачем вы здесь?
Абсолютно невозмутимый, рассудительный голос небеспристрастного, но непререкаемого авторитета. Интонации этого голоса фараоны Джелибейби слышали на протяжении тысячелетий: он диктовал распорядок дня, предписывал обряды, делил время на тщательно выверенные отрезки, толковал волю богов. Это был властный глас, пробудивший в мертвецах давно уснувшие воспоминания; вид у них стал смущенный, ноги беспокойно зашаркали.
Кто-то из фараонов помоложе выступил вперед.
– Подлец, – прокаркал он. – Ты сводил нас в могилу одного за другим, а самому хоть бы хны. Цари сменяют друг друга, но в действительности правил нами ты. Сколько тебе лет, Диос?
Наступила мертвая тишина. Никто не шевелился. Ветер легко прошуршал в песке.
Диос вздохнул.
– Я не хотел, – сказал он. – Слишком много было разных забот. Времени не хватало. Поверьте, я не понимал, – что происходит. Я ни о чем не догадывался, всего лишь следил за обрядами, забывая, как быстро летят годы.
– Ты случайно не из семьи долгожителей? – язвительно спросил Теппицимон.
Диос впился в царя глазами, губы его беззвучно шевелились.
– Семья? – наконец переспросил он голосом куда более мягким, непохожим на обычный отрывистый лай. – Семья. Да. Должно быть, у меня была семья, но, знаете, я не могу вспомнить. Память уходит первой. Как ни странно, пирамиды не помогают ее сохранить.
– Неужели это говорит Диос, летописец нашей истории? – хмыкнул Теппицимон.
– Истории… – Верховный жрец улыбнулся. – В голове всего не удержать. Но история всегда под рукой. В свитках, книгах.
– Речь идет об истории нашего царства!
– Да. И о моей памяти.
Царь несколько успокоился. Изумление, смешанное с ужасом, постепенно одолевало гнев.
– Так сколько же тебе лет?
– Тысяч семь. Но иногда кажется – много больше.
– Семь тысяч лет? В самом деле?
– Да, – ответил Диос.
– Но разве человек на такое способен? Диос пожал плечами.
– Для вечности семь тысяч лет – что день.
Болезненно поморщившись, он медленно опустился на колено и дрожащей рукой воздел посох.
– О цари! – воскликнул он. – Я существовал только ради моего служения. Наступила долгая, мучительная пауза.
– Мы хотим разрушить пирамиды, – сообщила Фаррепта, выступая вперед.
– Этим вы разрушите царство, – покачал головой Диос. – Я не позволю.
– Ты не позволишь!
– Да. Что наше царство без пирамид?
– Я говорю от лица всех мертвых, – предупредила Фаррепта. – Мы добьемся свободы.
– Но тогда царство превратится в обычную небольшую страну, – сказал Диос, и цари с ужасом заметили в его глазах слезы. – Все, чем мы так дорожили, вы хотите отдать на произвол времени. Неопределенность. Смута. Перемены.
– Что ж, рискнем, – решился Теппицимон. – Ну-ка, Диос, посторонись.
Диос поднял посох. Обвившиеся вокруг него змеи ожили и грозно зашипели на царей.
– Ни с места! – рявкнул Диос.
Зигзаг черной молнии расколол толпу покойников. Диос удивленно посмотрел на посох – такого раньше не случалось. Но целых семь тысяч лет жрецы в глубине души верили, что посох Диоса правит обоими мирами.
В неожиданно наступившей тишине где-то наверху слабо звякнула сталь – нож вонзился между черных мраморных плит.
Пирамида пульсировала, ходила ходуном; мрамор был скользким, как лед. Карабкаться по наклонной плоскости оказалось не проще, чем по отвесной стене.
Главное, смотреть прямо перед собой, на черную мраморную поверхность, деля немыслимую высоту на доступные отрезки. Как время. Ведь только так мы можем одолеть вечность, убить время, дробя его на маленькие кусочки.
Теппик услышал доносившиеся снизу крики и бросил через плечо быстрый взгляд. Позади осталась всего лишь треть пути, но отсюда были видны толпы на другом берегу – серая масса, испещренная бледными пятнами обращенных вверх лиц. А внизу, под ним, бледное воинство мертвецов противостояло серой кучке жрецов, возглавляемых Диосом. Похоже, между ними разгорелся нешуточный спор.
Солнце коснулось горизонта.
* * *
Теппик подтянулся, нащупал следующий зазор, ухватился…
Заметив высовывающуюся из-за груды щебня голову Птаклюспа, Диос отправил двух жрецов привести строителя. 2-б следовал за отцом, неся под мышкой аккуратно свернутого брата.
– Чем там занимается этот мальчишка? – повелительно вопросил Диос.
– О Диос, он сказал, что хочет зажечь пирамиду, – ответил Птаклюсп.
– И как же он собирается это сделать?
– О повелитель, он сказал, что попытается установить навершие до захода солнца.
– Это возможно? – обратился к архитектору Диос.
– Может быть… – нерешительно протянул Птаклюсп 2-б.
– И что произойдет тогда? Мы вернемся во внешний мир?
– Ну, это зависит от того, будет ли пространственный эффект стабильным, как раньше, или, наоборот, пирамида поведет себя, как кусок резины под давлением…
Голос 2-б задрожал и прервался – слишком пристальным был устремленный на юного Птаклюспа взгляд верховного жреца.
– Я не знаю, – сознался он.
– Обратно во внешний мир… – повторил Диос. – Чужой мир. Наш мир здесь, в долине. В нашем мире царит порядок. Людям необходим порядок.
Он поднял посох.
– Это же мой сын! – крикнул Теппицимон. – Не смей! Это ведь царь!