Главное отличие в форме гренадеров — шапка. Если фузилеры носили треуголки, то головы отборных солдат украшали специальные кожаные гренадерки с красивыми «кукардами».
От Чижикова я узнал каков срок носки каждого из элементов мундира: шапка, кафтан и камзол — три года, епанча аж три с половиной, галстук — полтора, остального, как считало начальство, должно хватить на год.
Казенных пяти с половиной рублей оказалось недостаточно, пришлось потратить часть подъемных, хотя у нас на них были другие планы. Чижиков таскал нас из одной лавки в другую, везде приценивался, щупал товар, проверял на прочность, кривил носом, ежели что-то было не так, придирчиво осматривал цвет сукна (в армии все должно быть единообразно), а после покупки, перед тем, как отнести материю портным заставил ее намочить.
— Чтобы не село после дождя или стирки, — пояснил он.
Так что экипировка наша отняла немало времени и средств, но через неделю мы с Карлом выглядели (во всяком случае, со стороны) не хуже остальных гвардейцев.
— Молодцы! — не преминул отметить Чижиков, устраивая нам смотр. — Теперь переходим к самому главному — к экзерциции. Плох тот солдат, что не знает оружия и приемов.
Вот тогда и началась настоящая учеба, не взирая на дождь, первый мокрый снег и шквальный ветер.
Домовладелец Куракин, к которому нас определили, оказался тертым калачом. Не желая иметь проблем с постояльцами, навязанными сверху, он по примеру многих петербуржцев выстроил во дворе маленькую избушку, называемую «черной» (дело в том, что топилась она по черному, да и солдаты весьма нещадно палили дармовые дрова) и поселил в ней четырех гвардейцев: нас и еще двух гренадеров из третьей роты. Правда, с соседями мы не успели познакомиться, ибо они еще не вернулись из лагерей.
Изба делилась перегородкой на две комнаты, отапливаемые огромной печкой, занимавшей чуть ли не половину дома. Дрова и свечи Куракин был обязан поставлять за свой счет, остальное его не касалось. В лучшем случае, он мог одолжить на время что-то из домашней утвари и тщательно следил, чтобы ее возвращали в срок. Его кухарка пухленькая улыбчивая Дарья за скромное вознаграждение готовила нам еду и постреливала глазками в Карла.
Кстати, наш дядька — Чижиков, очень огорчился, когда узнал, что мы взяли хлебные порционы деньгами.
— Зря вы, паря! Лучше б меня спросили. Хлебушек в Петербурге дорогой, из казенной пшенице оно намного дешевле бы вышло, а что не съедите, так на сухарики пустите. В любом походе сухари завсегда пригодятся.
— Прости, Степан, — повинился я. — Мы же всех тонкостей не знали.
— Ладно, — успокоился великан. — В следующий раз наука вам будет. В Петербурге без понимания жить сложно. Вы не стесняйтесь, если что надо спросить. Я растолкую.
— Спасибо, Степан, — поблагодарил я. — Слушай, а чего наш полковой комиссар на нас так напустился, когда мы в полк записываться пришли.
— А что тут непонятного. Не любит он немчуру, — пояснил гвардеец, — считает, что из-за вашего брата чином выслужиться не может, обходят его по баллотировке. Только ты на свой счет, Дитрих, мои слова не принимай. Я знаю, что вы немцы правильные, вроде нашего командира, подполковника Бирона.
Я заметил, что брата фаворита в полку уважали. Густав отличался веселым нравом, относился к солдатам хорошо, за спины в бою не прятался и пыль в глаза не пускал. Но и совсем уж безоблачной его жизнь не назовешь. Пока во главе армии стоял Миних, всеми фибрами души не любивший обер-камергера Бирона, двум братьям фаворита крепко доставалось — фельдмаршал не упускал случая сорвать на них зло. Поговаривали, что недавняя поездка Густава в Австрию во многом была вызвана желанием подполковника спастись от постоянных придирок, перейдя на службу в цесарскую армию. Но что-то не сложилось, и младший Бирон вернулся в роскошный дом на Миллионной улице, отнюдь не похожий на наши с Карлом «хоромы».
Комнаты в черной избе были меблированы одинаково: грубо сколоченный стол с двумя табуретами, две широких лавки (на каждой набитый соломой тюфяк, служивший постелью, укрывались мы епанчами) и что-то вроде комода, в нем хранились небогатые пожитки. Иной мебели не имелось. Удобства, разумеется, во дворе.
За продуктами ходили на рынок. Спасибо дядьке, он подсказал, где и что можно взять подешевле. Однажды попробовали снарядить вместо себя дворника Тимофея, но тот пропадал до вечера и вернулся пьяным в стельку, спустив наши деньги. Я дал ему по шее, но финансовую ситуацию это не исправило.
Куракин держал собственную баню и регулярно пускал нас мыться, беря по копейке за человека. Здесь было удобней и гигиеничней, чем в общественной бане. Правда, хозяин сразу потребовал, чтобы мы не водили женщин, хотя сам по старинным русским обычаям не очень-то соблюдал принцип разделения полов.
Карл быстро пристрастился к парилке, обожал, когда раскаленные камни обдавались водой вперемешку с пивом, ибо в густом хлебном духу, которым окутывалась баня, дышалось особенно легко и приятно.
Он лежал на верхней полке и балдел, пока я хлестал его веником, потом мы менялись — березовые листья летели по сторонам будто перья. Затем, красные, разгоряченные, выбегали на улицу и обливались ледяной водой.
Ну и что за баня без разговоров за жизнь.
— Знаешь, Дитрих, — спросил как-то раз Карл, отходя после особенно хорошего пара, — неужели об этом мы мечтали, покидая наше имение?
— О чем ты? — не сразу понял я.
— Да о том, что вместо балов, зеркальных дворцов, блестящей карьеры — мы сначала попадем в тюрьму, затем заложим твое оружие и… станем солдатами за деньги, которые любой дворянин назовет смешными. Неужели это та самая Россия, страна огромных возможностей, о которой ты говорил? — с горечью произнес кузен.
Я вздохнул, посмотрел на закопченные бревенчатые стены. Да, Россия всегда была лакомым кусочком для многочисленных негодяев и прохиндеев, сбежавшихся как шакалы со всего света. Им удавалось взлететь ввысь по служебной лестнице, сколотить огромное состояние, оставить после себя кровавый след… А те иноземцы, нормальные честные люди, что искренне хотели приложить свои таланты, ум, мастерство на благо новой родины… Как складывалась их судьба? Не тяжело ль было преодолевать застарелость и косность дурацких обычаев, лень, невежество и извечное российское разгильдяйство.
Сколько их сложило головы на поле брани под нашими знаменами. Сколько дало потом ученых, полководцев, великих литераторов, наконец. Пушкин, Лермонтов, Тургенев… Да что говорить! Но как-то отвечать кузену следовало.
— А на что ты рассчитывал, Карл? Думал, сразу все с неба посыплется как из рога изобилия?
— Нет, но… — смутился кузен.
— И правильно, что не думал. Да, мы с тобой пока всего лишь рядовые гренадеры — нижние чины. Но с другой стороны, служим в императорской лейб-гвардии, а значит, у нас больше возможностей пробиться наверх. Допустим, остались бы мы в Курляндии, что, было бы лучше?