— Ты чокнутый, Дитрих! — говорил он и отворачивался к стене.
Ночь пролетела незаметно. На столе лежала стопка исчирканных бумаг. Это был мой первый роман, вернее его первая часть. Чернила закончились, вместе с ними исчез и запал. Я был опустошен, обессилен и преисполнен томительного волнения.
Отпросившись у Дерюгина, пошел обивать пороги газет. Редакторы смотрели на меня с интересом, но никто не желал рисковать. Моя затея казалась им бредовой.
— Зачем нам это, молодой человек? Наши читатели — респектабельные люди, им не понравится.
— Не вижу здесь глубины мыслей. Где философия, стиль, мораль? А образ героя — кого он символизирует?
— Боюсь, нам не подходят ваши сочинения. Мой вам совет — отнесите их истопнику, пущай он разожжет ими печь. В топку, милостивый сударь, в топку!
Но вот, когда я полностью вымотался и едва не последовал совету последнего из редакторов, удача выглянула из-за туч, подобно солнцу.
Газета называлась «Петербург астральный», скромный тираж в полтысячи экземпляров. Я поначалу даже стеснялся туда обращаться, боясь, что меня сразу турнут.
Но, удивительно дело, издатель дал согласие — одну главу романа для пробы пустят в послезавтрашнем выпуске.
— А как будет подписываться: под собственным именем или инкогнито сохраните?
— Под псевдонимом, — решился я.
— Каким, позвольте узнать?
— Гусаров, Игорь Гусаров.
Я ушел из редакции с первым в жизни гонораром — он составил полтину. Если читателям понравится, мне будут платить столько за каждый выпуск.
Люблю весну. Если лето у меня ассоциируется со слишком быстротечной красотой, осень с тоской и увяданием, зима с монотонной бесконечностью, то весна — это время перемен. И не столь важно: к лучшему ли, к худшему — в конце концов, нет худа без добра и наоборот.
Полгода, что я провел в Петербурге восемнадцатого века, закончились незаметно. Такова особенность армейской службы: день тянется как вечность, год пролетает как миг.
И вот я капрал лейб-гвардии Измайловского полка, у меня в подчинении полтора десятка крепких натренированных мужиков, готовых вцепиться в глотку по моей команде. И самое главное, они словно губки впитали суворовское: «сам погибай, а товарища выручай». Если солдат знает, что свои никогда не бросят, всегда придут на выручку, прикроют спину или подставят плечо, он будет сражаться как лев. Очень простое и понятное правило.
Мы стали единым целым, непрерывные занятия и муштра сблизили нас и неважно, что кто-то с рождения был дворянином, а кто-то крепостным. За полковым двором сословная разница играла, конечно, свою роль, но только не здесь. На службе мы все до одного были гвардейскими гренадерами, винтиками могущественной государственной машины и почитали это за честь. Когда ты — важная часть системы, приоритеты расставляются иначе.
Снег растаял, воцарилась непролазная грязь. Обычная русская весна во всем разгаре с ее потоками ручьев, обилием луж, тающими сосульками, веселой капелью, шумным ледоходом и ощущением праздника.
Я выстроил гренадер на плацу, как обычно проверил внешний вид. Не обошлось без замечаний: мундиры двоих гренадер нуждались в чистке, еще один так изгваздался, что отстирать обмундирование не представлялось возможным. По логике вещей следовало заводить служебное расследование, но я старался по возможности обходить неприятные моменты.
— Влип ты, братец. Придется кафтан новый шить. Деньги-то имеются?
— Есть маненько, господин капрал, — почесал голову сконфуженный гренадер. — Поднакопил чуток.
— Готовься растрясти кубышку. Я не Дерюгин, но небрежения формой одежды не потерплю. А где Михай? — остановился я.
Крепостной князя Сердецкого отсутствовал, и меня это встревожило. Михай всегда был исполнителен и пунктуален, сегодня ему полагалось находиться в строю.
— Не знаю, господин капрал, — доложил Чижиков. — В караул его не ставили, на работы не отправляли. Может, заболел?
— Пошлите кого-нибудь к лекарю, пусть узнает, не обращался ли к нему Михай.
Гонец принес нерадостное известие — к полковому лекарю солдат не приходил. Я оставил вместо себя Чижикова проводить занятия, а сам отправился искать соседей Михая по постою — он делил дом с пятью фузелерами четвертой роты.
— Как ушел в князевы палаты вчера с вечера, так мы его больше и не видели, — развели руками они.
— К Сердецкому что ли?
— К кому ж еще, — подтвердили солдаты.
— И часто он к князю ходит?
— Да почитай кажную неделю. Зазноба у ево там. Ядвигой кличут. Ох, и любит он ее.
— А возвращается когда? — прервал я фузелеров.
— Раз на раз не приходится, но к рассвету всегда являлся. А что, запропал куда?
— Пока не знаю, — сказал я и задумался.
«Неужели сбежал?» — мелькнула нехорошая мысль в голове. Такое иногда случалось, не часто, но все же.
Формально на мне вины нет, даже вычеты за беглеца не полагаются, ибо по ведомости службу в капральстве проходит хозяин Михая — князь Тадеуш Сердецкий. Однако начнись разборки, и я понятия не имею, где колобродит этот шляхтич[14] . Такая заварушка может образоваться, что не разберешься — кто прав, кто виноват. А виноват всегда и везде стрелочник, в армействе сиречь капрал.
Затяжной мелкий дождь сеял, словно из сита. Что поделать — Питер. Солнечные деньки весной столь редкие, как зарплата.
Доложить Дерюгину или не стоит? Вполне возможно, что Михай на самом деле заболел и отлеживается на барском подворье, и я напрасно поднимаю панику. Представляю недоумение во взоре поручика, его недовольный раскатистый голос:
— Твою в душу мать, фон Гофен! Ты чего по пустякам суешься!
Но в груди появилось щемящее чувство тревоги. Нет, что-то не в порядке. А поручику я расскажу, когда ситуация прояснится. Плох тот командир, что не решает проблемы самостоятельно.
Пришлось ехать к Сердецким, они обустроились на Васильевском острове. Дом их больше походил на крепость, обнесенную кирпичной стеной. С улицы виднелся высокий дворец с мраморными колоннами, небольшая белоснежная беседка, пруд с лебедями. Кучеряво живут, паны.
У ворот висел железный молоток с деревянной рукоятью. Я взял его и стал бодро выстукивать военный марш.
— Эй, есть кто живой? Отворяйте!
Приоткрылась маленькая форточка. Я увидел красное злое лицо:
— Пся крев! Кого еще принесло? Хто там?
Глаза уставились на меня, оценили гвардейский мундир.
— Что тебе надо, служивый? — вопрос прозвучал на полтона ниже. — Не велено невесть кого пущать.
— Я капрал Измайловского полка Дитрих фон Гофен, начальник князя Тадеуша.