Девушка промолчала.
– Не впустишь?
– Зачем?
– Так и будем в щель разговаривать?
– О чем вообще разговаривать? Все уже сказано.
Из глубины квартиры донесся мужской голос:
– Оксана, кто там?
Укол ревности кольнул Гусева в самое сердце. Спазм перехватил горло.
– Ты не одна? – сдавленным голосом спросил он.
– Не твое дело, – отстраненно ответила девушка.
– Не мое, значит? – спросил Павел, чувствуя, как буря негодования захлестывает разум.
– Уже давно не твое. Я тебе говорила. Уходи, – решительно произнесла Оксана, делая попытку закрыть дверь.
Однако Гусев рванул ее на себя.
От неожиданности девушка вскрикнула.
– Кто там у тебя?! – зло спросил он, оттесняя девушку в коридор квартиры.
Из комнаты вышел молодой парень, примерно одногодка Павла, хорошо сложен, но хиловат мышцами, черные брюки тщательно отутюжены, свободный белый свитер подчеркивает некую бледность лица с утонченными, почти аристократическими, чертами, возмутительно «неуставные» своей длиной темные волосы аккуратно уложены на пробор.
Он с ходу ринулся на Гусева, схватив того за отвороты шинели, выталкивая в подъезд.
– Ты, штафирка! [2] – рыкнул Павел. – Куда заготовки [3] тянешь?!
Хлестким ударом кулака в лицо он свалил парня на пол.
Девушка отчаянно взвизгнула, испуганно прижав к губам руки, замерла в сторонке.
– Вставай, доходяга! – разошелся Гусев, вздергивая молодого человека вверх, держа того за белый свитер, на который уже полилась кровь из разбитого носа.
Тот непроизвольно опять схватился за отвороты шинели, скорее, интуитивно, вряд ли желая что-то предпринять.
Очередной удар в солнечное сплетение и сразу же два хука – с левой и с правой в голову – окончательно вырубили его.
Тут словно очнулась Оксана. Она бросилась к упавшему со словами:
– Сашенька, Сашенька…
– Ах, Сашенька, значит! – в негодовании произнес Гусев. – Вот на кого ты меня променяла!
– Уходи! – с ненавистью выдохнула девушка.
– Ксю, ну ты что?! Ну, ты же видела сама! Он же схватил меня! Ну, зачем он тебе? Ведь нам же вместе хорошо было!
Оксана не обращала на слова нежеланного гостя никакого внимания, заботливо склонившись над скрюченным на полу парнем.
Павел попытался поднять девушку за плечи, но она вдруг отчаянно завизжала, вырываясь.
Привлеченная шумом из соседней квартиры выглянула пожилая женщина. Увидев распахнутую настежь дверь соседки, она испуганно охнула и грузно засеменила, спеша на помощь, причитая:
– Вы что?! Вы что?! Не трогайте их!
– Да никого я не трогаю! – возмутился Гусев. – Вы что тут из меня монстра делаете?!
– Фу! Вы пьяны! – поморщилась соседка. – Как вам не стыдно?! Вы же офицер!
– Вы мою честь не трогайте! Она здесь ни при чем! Вообще не вмешивайтесь, мы без вас разберемся! – продолжал возмущаться Павел.
– Оксаночка! Саша! Господи! – охала соседка.
– Тетя Валя! – сквозь слезы сдавленно произнесла девушка.
– Ксю, ну что ты плачешь? – обиженно спросил Гусев. – Ничего с этим Сашенькой не случилось. Огреб по заслугам, и всех делов-то. Что ты, как маленькая?
– Уходи!!! – истерично выкрикнула Оксана.
– Идите, молодой человек, идите. – Тетя Валя подталкивала Павла из квартиры в подъезд.
Гусев ушел в совершенном расстройстве чувств. Он шагал по улице, подставляя пылающее лицо порывистому ветру с колючими снежинками, не замечая тревожных взглядов прохожих.
Потом ехал сначала в дребезжащем полупустом холодном трамвае, хмуро уставившись в покрытое наледью окно, за которым проплывали дома с освещенными и темными окнами, залитые светом витрины магазинов с переливающейся рекламой, проносились машины, слепя светом фар, стояли на остановках припозднившиеся граждане.
Он им завидовал. У них есть, куда идти, и есть те, кто их ждет.
На последней маршрутке, уже ехавшей в гараж, добирался до городской окраины, погруженной в удручающую и тревожную тьму. От конечной остановки пришлось пешком топать к общежитию, удерживая равновесие на подтаявшей днем, а сейчас заледенелой дороге.
Павел чувствовал, что ненавидит себя, Оксану и весь мир.
Зайдя в свою комнату, нашел силы снять парадный мундир, повесить его в шкаф. Подумав, сел за стол, включил электрический, сразу зашипевший чайник. Выпил две большие кружки сладкого чаю, так как начал чувствовать «сушняк» после выпитого в баре. Настроение было ни к черту, происшествие в квартире Оксаны не выходило из головы.
Отмахнувшись от заглянувшего в дверь Косова, завалился спать.
Ночь выдалась тяжелой. Несколько раз Павел поднимался, пил прямо из чайника теплую воду, потом стоял, приникнув горячим лбом к холодному стеклу окна, за которым торчали кривые ветки высокого тополя и горел одинокий фонарь, выхватывая из черноты часть площадки с потемневшим утоптанным снегом перед входом в подъезд общежития.
Ветер продолжал порывисто метаться во тьме ночи, шевеля промерзшие тополиные ветки.
Вдалеке перемигивались огоньки городской окраины еще спящего мегаполиса.
Немного отойдя от головной боли, валился на кровать, забываясь в тяжелой, не приносящей облегчения дреме, пока «сушняк» требовательно заставлял подняться и приникнуть к чайнику.
Минут за двадцать до того, как должен был сработать будильник, в дверь настойчиво и требовательно постучали.
Едва разлепив глаза, Павел бросил взгляд на светящиеся циферки часов в телефоне, лежащем на стуле возле кровати.
В дверь опять забарабанили.
Пришлось вставать. Не удосужившись надеть спортивные штаны, в одних трусах, прошлепав босыми ногами до дверей, Гусев провернул замок, потянул за дверную ручку.
В коридоре стоял толком не проснувшийся комендант общежития в шлепанцах на босу ногу, армейских брюках и форменной расстегнутой рубашке, из-под которой виднелась белая майка, обтягивающая выпирающее брюшко владельца.
Рядом с ним стоял отрешенно-холодный незнакомый капитан из комендантского патруля в ладно сидящей шинели, с новенькой рыжей портупеей с пистолетной кобурой. На погонах и шапке в свете электрических ламп поблескивали растаявшие снежинки.
Поодаль расположились двое солдат тоже в шинелях, но без портупей – лишь положенные по уставу ремни. На их плечах стволами вниз висели «АКСУ».