— В двухместную палату, Ада Мартыновна! — Введенская слегка успокоилась и от рыданий перешла к стенаниям: — К Евсеенкову! Он сейчас тоже уйдет…
— А вы, чем убиваться понапрасну, лучше распорядитесь насчет «рокировки», — посоветовала заведующая. — Переведите в шестую Страшкевича, а бомжа заберите в восьмую. Он все равно долго не пролежит, знаю я эту публику, им любой режим поперек горла…
Выйдя от заведующей, Введенская столкнулась с Ольгой Борисовной, пришедшей извиниться и вернуть деньги.
— Ну как же так, Оль? — пристала к ней Введенская. — Ты же ему сказала! Он вообще кто — человек или диверсант?! Откуда он взялся на нашу голову?
— Из города Мышкина, — ответила Ольга Борисовна и ушла, не желая продолжать бессмысленный разговор.
Боткина она упрекать и отчитывать не стала. Как упрекать и за что отчитывать, если он формально кругом прав. Диверсант.
Понедельник для всех заведующих отделениями по определению является тяжелым днем, потому что приходится разбирать то, что натворили подчиненные за два выходных дня. А уж они натворят, будьте спокойны!
Ну а если тихим воскресным вечером (ах, как хороши погожие августовские вечера!) в больницу вдруг нагрянет линейный контроль департамента здравоохранения и застанет дежурного врача приемного отделения вместе с дежурной медсестрой и двумя охранниками за столь прозаическим занятием, как совместное распитие спиртных напитков, то поутру заведующей приемным отделением определенно будет чем заняться.
— Посидеть душевно захотелось?! — свирепствовала Ольга Борисовна. — Алкаши! Совсем обалдели! Хоть бы заперлись, что ли! Хоть бы бутылку под стол спрятали!
— Ну кто же мог знать… — разводил руками дежурный врач Голтышев. — Так все удачно сложилось…
Провинившаяся медсестра Самойленкова молча разглядывала потрескавшиеся носки своих белых балеток. В отличие от Голтышева, она понимала, что оправдываться бесполезно. Ладно бы еще Виктория Васильевна поймала на горячем, а то — линейный контроль департамента.
— Это вы называете «удачно»?! — взвилась Ольга Борисовна. — Что же тогда, по-вашему, «неудачно»?!
— Да имел в виду, что так сложилось… Коле-«омоновцу» сала домашнего привезли с Украины, я малосольных огурчиков принес, у Маши пирожки были…
Самойленкова, не поднимая взора, всхлипнула.
— Ах, какая идиллия! — саркастически усмехнулась Ольга Борисовна. — Домашнее сало, огурчики, пирожки… Неужели эта вкуснятина без водки в горло не лезет?
— Да мы символически…
— Знаю я ваше «символически»! Доигрались вы, дорогие мои! Пишите объяснительные.
— Я больше никогда-никогда… — Голтышев прижал к груди короткопалые руки и затряс головой. — Поверьте, Ольга Борисовна…
— Я и не сомневаюсь, что больше никогда, — жестко ответила заведующая. — Вы у нас больше работать не будете. Оба.
— По статье? — спросила Самойленко, переглядываясь с Голтышевым.
— По инициативе работодателя за однократное грубое нарушение трудовых обязанностей, — уточнила Ольга Борисовна. — Статья восемьдесят первая, пункт шестой. У вас это, кажется, будет третье подобное увольнение, Максим Михайлович? Или второе?
— Третье, — обреченно вздохнул Голтышев.
— Ничего, — «успокоила» Ольга Борисовна, — участковым терапевтом всегда устроитесь. Не пропадете. И Машу с собой возьмете, будете на пару после приема бухать. Все, идите и пишите, мне после пятиминутки к Виктории Васильевне идти, отдуваться за ваши грехи!
Виктория Васильевна сокрушенно ахала, читая запись в журнале контрольно-распорядительной службы и акт, составленный контролерами. Ей пришлось среди ночи срочно собираться и приезжать на работу по вызову линейного контроля. А как же иначе? Если ответственный дежурный по больнице пребывает в нетрезвом состоянии и обязанностей своих исполнять не может, то положено вызывать кого-то из больничной администрации, чтобы учреждение не оставалось без «головы».
— А почему вы мне не позвонили, Виктория Васильевна? — спросила Ольга Борисовна. — Я бы сразу примчалась…
Ей вообще никто не позвонил, в том числе и Голтышев. Неприятную новость Ольга Борисовна узнала по приходе на работу.
— Ну они же вызвали меня! Пришлось ехать. Весь день давление скакало, легла спать пораньше, только уснула — и на тебе! Это хорошо еще, что ваш Боткин оказался под рукой, было кого вместо Голтышева посадить… Боткин, кстати говоря, молодец — встал, умылся, оделся и сел на прием в два часа ночи, ни слова не сказал.
— Должны же быть у человека хоть какие-то положительные качества! — усмехнулась Ольга Борисовна, до сих пор не простившая Алексею Ивановичу истории с госпитализацией Савченко.
— А он, кстати, не увлекается? — Виктория Васильевна многозначительно щелкнула пальцем по подбородку.
— Не замечала. Да и куда ему увлекаться? Он и так чудной, а если выпьет, так вообще…
Ольга Борисовна тоже писала объяснительную, но ее не уволили — дали строгий выговор. Должна же администрация больницы адекватно, то есть жестко, отреагировать на случившееся, чтобы ее не обвинили в попустительстве. С одной стороны, невелика беда — выговор. Сегодня дали, послезавтра снимут. С другой — при наличии неснятого выговора можно забыть о премии, и к тому же, каждый выговор есть не что иное, как ощутимый удар по карьере, «минус» в деловую карму. Если не можешь порядок в отделении обеспечить, то нечего рассчитывать на большее.
У Ольги Борисовны это был второй выговор. Первый, два года назад, ей «обеспечила» медсестра Мураева, обложившая матом инвалида войны, доставленного «Скорой помощью». За инвалида вступился районный Совет ветеранов. Ветераны действовали дружно и слаженно (сказывалась старая закалка). За неделю они буквально забросали департамент здравоохранения гневными письмами, причем в половине писем содержались и собственные негативные впечатления авторов от пребывания в шестьдесят пятой клинической больнице. Мураеву уволили, Ольге Борисовне влепили выговор, обруганного инвалида холили и лелеяли так, словно он был, по меньшей мере, мэром Москвы, короче говоря — приняли меры. Такова начальственная планида — расплачиваться за чужие грехи. Мураевой-то что? Ей как с гуся вода — устроилась в сороковую больницу, тоже в приемный покой. Медсестры везде нужны. И Голтышев с Самойленко без работы не останутся. Им-то что? Это у Ольги Борисовны устремления и планы, а им только бы водку малосольными огурцами закусывать.
В первом часу дня настроение, и так мрачновато-раздраженное, испортилось окончательно. Ольге Борисовне позвонила однокурсница Светка Лисичкина. Сто лет не звонила, а тут вспомнила, потому что свекор угодил в кардиореанимацию шестьдесят пятой больницы. Попросила навести справки и присмотреть, а заодно рассказала, что уже работает в своей лаборатории ведущим научным сотрудником и собирается в феврале защищать докторскую. Везет же Светке — работает в лаборатории, исследует разные препараты, получает за это от производителей хорошие бонусы в придачу к зарплате, регулярно за счет института ездит за границу на конференции и симпозиумы, сын-третьеклассник серьезно увлекается шахматами, у мужа своя строительная фирма, живут в собственном особняке где-то сразу за Мытищами… Ну почему жизнь так несправедлива — одним пряники с медом, а другим — хрен с горчицей? Ольга Борисовна сходила проведала Светкиного тестя, перезвонила Светке, отчиталась и продиктовала ей номер мобильного телефона заведующего блоком кардиореанимации Шварцмана, предупредив, чтобы та не наглела — один короткий звоночек в день, не больше, — а то Шварцман в выражениях стесняться не привык, пошлет мигом, у него не заржавеет. Светка рассыпалась в благодарностях и пригласила как-нибудь пообедать в ресторане «Тридесятое королевство». Ольга Борисовна никогда в «Королевстве» не была, но в Интернете о нем читала. Там один коктейль стоил примерно столько, сколько она зарабатывала за неделю. А Светка так небрежно пригласила, будто о «Макдоналдсе» речь шла. «Посидим, вспомним юность, язычки почешем…»