«Ах черт, – думал в этот самый момент Сашка, почти не слушая, что ему говорит Боброк, – а ведь и вправду Стамбул-Константинополь стоит на берегах залива Золотой Рог. Это что же получается? Опять я нарушил этот самый континуум? Не было никакого ни Константинополя, ни Константина. Стоило мне влезть – и вот тебе новый Рим – Константинополь, и вот тебе и Константин образовался! Черт! А ведь еще Вещая Гота мне предсказала, что стану я основателем двух Римов. Один, положим, Москва. А второй, получается, Константинополь?! Жесть!» Делая вид, что слушает Боброка, он кивал головой, а, уловив последнюю фразу, возмущенно среагировал на нее:
– Ну это уж дудки! Много было таких охотников – возвышаться на русской крови.
– А ты посмотри, – продолжал шептать ему в ухо Боброк, – Дмитрию-то слова эти по душе пришлись. Теперь как бы этот Никифор его главным любимчиком и советчиком не заделался.
– Сегодня же, не успеет пир закончиться, я отправлю его с глаз долой, – успокоил его Сашка. – Завтра туркские племенные вожди начнут съезжаться. А им с Никифором лучше не пересекаться.
Стемнело. По всему лагерю зажглись факелы, освещая пиршественные столы. Уже вовсю наяривали музыканты, развлекая пирующих, а кое-кто, основательно нагрузившись местным кислым вином, уже отплясывал, выкидывая заковыристые коленца. Расстроенный Боброк пил мало, постоянно кидая ревнивые взгляды на деспота, с которым много и с великой охотой беседовал Дмитрий. Время от времени Боброк принимался шептать Сашке на ухо, изливая потоки словесной желчи на льстивого Никифора. Сашке до того это надоело, что стоило ему только заметить Безуглого, как он тотчас же поманил его пальцем.
– Гаврила Иванович, делай что хочешь, но убери Никифора. Пусть отправляется домой, – шепнул он ему.
Поднявшись в очередной раз по нужде, деспот уже за стол не вернулся. Боброк заметно повеселел, зато Дмитрий как-то потерял интерес к происходящему. И после отъезда деспота задержался за пиршественным столом на час, не более.
– Ну, молодец, Тимофей Васильевич, – с благодарностью сказал Сашке Боброк при расставании. – Сказал – сделал. Ловко ты этого Никифора…
– Да что уж там… – Сашка махнул рукой. – Вот с турками еще решим вопрос, а там, думаю, и войне конец. Можно будет домой отправляться.
– С завтрашнего утра лучники начнут к стрелам письма крепить и в город забрасывать, – заверил Сашку Боброк. – Лично позабочусь. Пусть и в Еросалиме узнают, что от Михаила все отреклись.
Стоило великому князю вместе со своей свитой покинуть лагерь, как Сашка отдал распоряжение Адашу закруглять пиршество, а чтобы подвыпившие гости не особенно сопротивлялись, велел загрузить им с собой несъеденный провиант.
Важный и длинный день подошел к концу, и великому воеводе сейчас хотелось только одного – побыстрее оказаться в своей походной постели. Но на сегодня, видимо, еще не вся программа была выполнена до конца. Сашка уже улегся, когда в шатер к нему заглянул Безуглый.
– Извини, Тимофей Васильевич, но дело срочное…
– До завтра не ждет?
Безуглый пожал плечами.
– Лучше сегодня…
– Давай, что там? – У Сашки кольнуло в сердце. «Может, это и есть то самое, что заставляло меня тревожиться?»
– Пришел один грек, говорит, что знает, как в Еросалим скрытно проникнуть.
– Задержи его, завтра будем разбираться. – Великий воевода махнул рукой – пошел, мол, – повернулся на бок и, натянув на себя прохладную шелковую пелену, тут же заснул.
Грек этот, говоря по-современному, оказался дворцовым сантехником. То ли его действительно обидели во дворце, прогнав со столь «престижной» работы, то ли он, прослышав о том, что русские готовы платить даже за такую чепуху, как формальный акт принесения присяги, решил подзаработать, то ли его специально подослали, чтобы заманить великого воеводу в заранее подстроенную ловушку, но факт остается фактом – бывший дворцовый «сантехник» заявил, что знает, в каком месте на берег моря выходит канализационный коллектор, и за сто золотых берется провести русских прямо во дворец базилевса.
Посмотрев поутру на этого чернявого мужичка с плутоватыми, постоянно бегающими глазами и выслушав его предложение, Сашка спросил у Безуглого:
– Что сам думаешь по этому поводу, Гаврила Иванович? Ловушка?
Вид у Безуглого был помятый, глаза красные. Не знай великий воевода своего советчика столь хорошо, подумал бы, что тот всю ночь пьянствовал. Но не пристрастие к вину лишило отставного дьяка сна прошедшей ночью, а то самое предложение дворцового «сантехника».
– Больше всего, конечно, похоже на ловушку. Причем ловушку не ромейскую, а этих… дьявольских слуг или, как ты их называешь, рыбасоидов. Базилевс Михаил, даже если и наслышан о тебе… Зачем ты ему? Ничто вас не связывает. Схватить тебя и построить на этом какую-то игру с Дмитрием? Я уж ночью прикидывал и так и эдак… Нет. Если это ловушка, то не Михаил ее устраивает. А кто? Остаются «рыбасоиды». Очень даже на них похоже. И самое главное, на чем строится весь расчет… Они тебя, государь, уже изучили. Они знают, что людей туда одних ты не пошлешь, а обязательно сам полезешь. Ведь полезешь?
– Полезу. – Сашка кивнул, подтверждая предположение Безуглого.
– Ну вот. Можно, конечно, туда сотню-другую отправить… Но, если там ловушка… Сам понимаешь, государь.
– Нет. – Даже предложив себя рыбасоидам в качестве «живца», Сашка вовсе не собирался становиться жертвенным бараном. Позволить подозрительному проводнику затащить себя в осажденную крепость, битком набитую вражескими солдатами… – Знаешь что, Гаврила Иванович… Гони ты этого грека. Войну мы и так вскорости закончим. Вон, сегодня-завтра все туркские вожди у нас соберутся. А с «рыбасоидами» мы лучше дома разбираться будем. Тем более что их «окно» у нас там под боком.
На этом вроде бы и закончилась история с дворцовым «сантехником». Весь этот день и первая половина следующего ушли у Сашки на подготовку встречи великого князя с туркскими племенными вождями. И вновь, как и в случае с греками, рядом с укрепленным лагерем великого воеводы вырос еще один, на этот раз – туркский.
Каждый из туркских вождей и сам был вооружен до зубов, и охрану из своих обвешанных саблями и кинжалами соплеменников имел немалую. Глядя на эту воинственную толпу, Адаш даже распорядился удвоить караулы в лагере, и всем свободным от хозяйственных работ воинам не снимать с себя оружия. Сашка же, наоборот, как-то сразу проникся доверием к этим на первый взгляд диковатым, но, как оказалось, бесхитростным людям.
Первый же турок, с которым встретился Сашка, оказался одним из самых уважаемых и влиятельных вождей. С виду – чистый ваххабит. Но стоило Сашке увидеть его улыбку и светящиеся благорасположенностью карие глаза, как он почувствовал симпатию к этому человеку. Показалось, что такой, если уж он даст присягу, то до самой смерти ей не изменит.
Турок поклонился в ноги великому воеводе и что-то сказал.