– Басарга! – позвал Рахман. Тот подошел, тоже присел рядом на корточки. – С той стороны еще нет атаки?
– Нет, ребята пока держат их.
– Басарга, выбирайся наружу и ползи в сторону села, туда, где стоят наши кони. Скачи в Воронцово, к великому воеводе. Скажи, будем биться до последнего, но врагов очень много. И про луч этот зеленый расскажи. По Волоколамскому тракту не езди. Спустись вниз, к самой Москве-реке, да сделай крюк побольше, чтоб на вражеские засады не нарваться.
– Что я, сам не понимаю, что ли… – Басарга снял с себя шлем и поставил его на пол. Положив рядом с ним перчатки, принялся отстегивать наручи.
– Зачем это? – Не понял его действий Рахман.
– От зеленого луча доспехи не спасут, – сказал тот, указывая на убитого товарища, – а ползти да бежать без них будет сподручнее.
– Давай, Басарга, поторопись.
Рахман поднялся на ноги. Враг был уже здесь. Входная дверь трещала под ударами тяжелой секиры, но еще держалась, а в окнах то и дело мелькали мерзкие великаньи хари. Шум от их отвратительных воплей стоял такой, что хоть уши затыкай. Из окон их успешно отражали. «Конечно, если навалятся еще и со стороны двора, да еще и дверь входную наконец вышибут, станет немного потяжелее. Но все одно… Пока есть хоть какое-то укрытие, за которое можно уцепиться, мы их еще не одну сотню перемолотить сможем, – подумал Рахман. – Главное, под этот чертов луч не подставляться».
Юркнув ужом, исчез за окном Басарга. Проводив его взглядом, Рахман осматривал теперь задний двор. Бой десятки Ермака с толпой великанов уже закончился. Тела еще шести погибших товарищей лежат теперь у самой кромки сада. Сколько чертовых отродий успели отправить они в ад, пока руки их еще могли держать мечи и разить врага?
Из сада на освещенную пожаром поляну вновь выступили ненавистные великаны. Делали они это робко, как-то нехотя, будто не по своей воле, будто кто-то невидимый понукал их, заставляя идти на смерть.
– Здесь враг! – предупреждая, крикнул Алай.
– Вижу, – отозвался Рахман. – Я здесь, на этой стороне, только в соседней горнице. – Он глянул через плечо на то, что происходит на южной стороне. Горячка там уже несколько спала, входная дверь все еще держалась. – Моя десятка! – гаркнул он. – Ко мне! Встать у окон! Самострелы на изготовку!
Приглашая великого князя в Воронцово, Сашка ни в малейшей степени не сомневался, что этим своим шагом не поставит хозяйку дома и себя в неловкое положение. Боярыня Вельяминова уже давно предупреждена, что вернулся ее любимый сыночек, следовательно, в доме сейчас делается все, чтобы встретить его достойно. А по собственному опыту Сашка уже знал, что стол Марья Ивановна накроет такой, что и великого князя с его боярами за такой не грех пригласить.
Зачем он передал через Боброка приглашение Дмитрию, Сашка и сам не знал. Можно сказать, что сделал он это по наитию, поддавшись внезапно возникшему побуждению. С одной стороны, Марье Ивановне, несомненно, будет приятно, что ее дом почтил своим присутствием сам царь Тохтамыш, а с другой – совсем не лишним было бы продемонстрировать Дмитрию, что Вельяминовы остаются его преданными слугами. Особенно это важно теперь, когда Иван Воронец затеял очередную смуту в государстве. Этим предложением Вельяминовы как бы демонстративно показывают всем, на чьей они стороне. Но отнюдь не этими, вполне разумными и рациональными соображениями руководствовался Сашка в тот момент. Весть о том, что Дмитрий намерен уничтожить Москву, переданная ему Боброком, кольнула его в самое сердце. И, скорее всего, безотчетное, неосознанное еще на тот момент желание спасти родной город (мало того, что родной, но и город, отцом-основателем которого, благодаря временным парадоксам, он умудрился стать) подтолкнуло Сашку сделать это предложение. Уж где-где, как не в Воронцове, у него будет шанс уединиться с Дмитрием и поговорить с ним по душам.
Марья Ивановна Сашку не подвела. Как он и думал, подготовка к пиру по случаю возвращения Тимофея домой шла полным ходом. Поэтому известие о том, что у нее сегодня будет в гостях еще и великий князь со своей свитой, боярыней Вельяминовой было воспринято как дополнительный повод еще раз порадоваться тому, что сын ее наконец-то к ней вернулся.
Встретили Дмитрия по высшему разряду. Вельяминовские люди стояли по обе стороны всей дороги, выстроившись едва ли не от самых Садов, и славословили царя и великого князя, не только когда он проезжал мимо них, но и весь его путь до самого воронцовского дома. У дома великого князя встречал военный караул во главе с великим воеводой. Караул, правда, получился жидковат – сказывалось отсутствие полусотни, посланной в Тушино. Но этот недостаток находчивая хозяйка компенсировала обилием празднично наряженных юниц, встретивших гостей не только хлебом-солью, но и чаркой зелена вина.
Праздничный стол был накрыт в большой зале. И чего только, каких только разносолов не было на этом столе… И зажаренные целиком лебеди в белоснежных перьях, и поросята, нафаршированные кашей и кровяными колбасками, и двухметровые осетры, коих хитромудрые повара умудрились сварить, не разрезая на части, и много чего другого…
Великий князь, не видевший тетушку с самых похорон своего дяди, тоже постарался выказать свое благое отношение к этому визиту. И сам Дмитрий, и вся свита его, несмотря на жару, явились в гости в нарядных ферязях [23] , хотя по условиям нынешнего своего походного положения могли бы одеться и попроще.
Застолье, как водится, началось со здравицы в честь великого князя и царя Тохтамыша, произнесенной хозяином дома. И покатилось застолье по наезженной колее. Уж слегка захмелевшие гости затребовали музыкантов, но тут поднялась и взяла слово хозяйка дома.
– Знаю, что не пристало глупой женщине говорить пространные речи в собрании благородных и многомудрых мужей, но ты уж прости старуху, мудрый и милостивый великий князь Владимирский и царь Тохтамыш. Хочу, чтоб вы, гости дорогие, выпили за многия лета того города, что Божиим Промыслом и соизволением, не иначе, возник и растет на реке Москве. Здесь уже произошла одна ужасная битва, и косточки многих русских людей, в том числе моих сыновей, лежат в этой земле. И вновь вам приходится стоять под стенами этого города, дабы очистить его от лихих людей. Город этот вырос на нашей, вельяминовской земле. Но, как я ни старалась, принес он нашему царю не сердечную радость, а лишь крамолу и угрозу. И теперь царь, и вы все, государи мои, озабочены тем, как ту крамолу вывести. Ну, а раз мы, Вельяминовы, не смогли управить той землей так, чтобы на ней что-то путное выросло, то считаю справедливым, чтобы досталась она тому, кто ее от скверны и крамолы очищает! Манефа, подай сюда бумагу! – В зал вошла Манефа и, подойдя к Марье Ивановне, передала ей свиток. Рядом с ней положила на стол перо и чернильницу. Боярыня Вельяминова развернула бумагу. – Дорогой племянник! Это дарственная на землю, на которой стоит Москва. Решай сам, что с ней делать. Как бы ты ни поступил, решение твое будет правильным и справедливым. А я подписываю эту бумагу. – Она подписалась и отдала бумагу Манефе. – Отнеси и великому воеводе подписать, чтоб потом никто из его детей и не вздумал претендовать на эту землю.