Внизу раздался топот копыт, и через пару мгновений на стену взлетел запыхавшийся разведчик.
— Государь, у Орды запасных полков уже не осталось. Все в бою.
— Великий князь, разреши ввести в бой нашу засаду. — Сашка наконец-то вспомнил о необходимости соблюдать придворный этикет.
— Давай, действуй, — разрешил Дмитрий. — А все-таки какие молодцы эти Ослябя и Пересвет! Особенно Пересвет! Герои!
— Вестовые! — заорал вниз Сашка. — Пять человек, один за другим с промежутком в минуту! Скачите к князю Серпуховскому! Передайте, что великий князь велит атаковать!
Первый вестовой сорвался с места, чтобы лететь сломя голову на Ивановскую горку к Боброку и Владимиру Серпуховскому с приказом великого князя. На батарее же происходило что-то непонятное. Адаш собрал вокруг себя орудийную прислугу, которой осталось в живых, дай бог, треть, и проводил какое-то собрание, показывая рукой то в одну сторону, то в противоположную.
— Что он там делает? — удивленно спросил великий князь.
— Определяет лучшего наводчика, — сообразил Сашка.
Собрание на батарее завершилось. Прислуга бросилась к пушкам. Две пушки уже были повернуты в сторону Большого полка, еще две были развернуты в сторону Неглинки, где скопились пытающиеся переправиться через нее остатки полка Левого крыла, преследуемые горской конницей. Все четыре пушки были быстро заряжены, и около одной из них опустился на колено невзрачный мужичонка. Немного поколдовав около нее, он отошел.
Пушка рявкнула, и бомба со свистом унеслась в сторону Большого полка. Следом за первой туда же пошла и вторая. Обе бомбы разорвались аккуратно в самом центре ордынского строя. Два десятка погибших и раненых — далеко не фатальная потеря, но психологический эффект от действия ожившей артиллерии великого князя оказался весьма существенным.
Ордынцы дрогнули, а Большой полк и дружинники Ольгердовичей поднажали. Не получая свежих подкреплений, стали потихоньку отступать ордынцы и на правом фланге.
А невзрачный мужичонка положил несколько бомб с небольшим недолетом на берегу Неглинки в тылу атакующих горцев. Разрывы заставили их отскочить и оценить ситуацию. Зато воины полка Левого крыла, словно опомнившись, обернулись и, увидев перед собой противника слабого и количественно, и по вооружению, бросились в атаку. Стали возвращаться на поле боя даже те, кто успел удрать за Неглинку. И уже горцы теперь удирали, а их преследовала великокняжеская конница. Остатки левофлангового полка прекратили преследование, лишь достигнув позиции, занимаемой полком в начале битвы. Левое крыло великокняжеского войска было восстановлено.
Горцы же, заметив, что преследование прекратилось, остановились под Ивановской горкой. Туда же отскочила конница из центра и с правого фланга — перевести дух и перегруппироваться.
Но в этот самый момент с холма на них скатился отряд Боброка и Владимира Серпуховского, сидевший с начала битвы в засаде. Количественно ордынцы его превосходили существенно. Однако они только что вышли из битвы уставшими и разочарованными тем, что близкая, казалось бы, победа так и не далась им в руки. Воины же Боброка и Владимира были настолько вдохновлены стойкостью своих товарищей, что ударили с утроенной энергией. Ордынцы дрогнули и начали пятиться.
— Бегут! — вскричал великий князь. — Добить их! Добить!
И войско будто услышало его призыв. Конница и с левого, и с правого фланга устремилась на противника, и тот, сломавшись психологически, действительно обратился в бегство. «Вот тут-то и начинается главное для меня. Некомат ждать не будет, наверняка уже пустился в бега», — подумал Сашка.
— Спешу выполнить твой приказ, великий князь, — бросил он на ходу, устремившись к лестнице, ведущей вниз со стены.
Подскакав к батарее, Сашка крикнул:
— Адаш, какого черта ты здесь прохлаждаешься? Они уже удирают!
— Выполняю твою команду, государь, — охраняю батарею, — с обидой в голосе ответил старый рубака.
— Брось, дружище, не дуйся! В седло! Мы должны быть там первыми! Ты что, забыл про Некомата?
Адаш вскочил в седло, и они, сопровождаемые личной сотней великого воеводы, бросились вскачь напрямик — через Ивановскую горку, через лес.
На поле брани то и дело вспыхивали короткие схватки — преследуемые старались огрызаться, не давая отступлению превратиться в резню. Самая крупная свалка закипела на берегу Яузы, где небольшой отряд ордынцев прикрывал брод, давая переправиться на левый берег своим товарищам.
Великий же воевода со своей сотней вихрем пронесся через лес, переправился через Яузу напротив родного Воронцова и устремился оттуда на Красный холм.
На вершине холма было тихо и пустынно, даже собаки не бродили меж брошенных шатров. Спрыгивая с коня, Сашка успел обозреть окрестности. Бой на Яузе уже прекратился, отступление превратилось в бегство. Ордынцы бегут, обтекая Красный холм двумя ручейками, за ними несутся конники великого князя. За обозом в нескольких верстах пылит-поспешает группа всадников. Там, среди них, скорее всего, и Некомат, и Мамай. Сашка усмехнулся — этот чертов Некомат и не представляет, какой сюрприз он ему приготовил. Куда бы тот ни повернул, везде его ожидают в засадах опытные разведчики. И в каждой такой группе есть человек, знающий его в лицо. Даже если попытается сбежать по реке — и там его ждут.
— Осмотреть шатры, — на всякий случай приказал Сашка.
Сам он, откинув полог, вошел в царский шатер. На полу, застеленном персидскими коврами, завернувшись в царскую пурпурную тогу, лежал человек. В левом боку у него из-под ребер торчала рукоять кинжала.
— Иван! — Сашка опустился перед ним на колено.
— А-а… Тимо-ша… — тихо промолвил умирающий. — Не-комат… Не…
Царь Орды не успел договорить, покинув этот несовершенный, грешный мир. В шатер вошел Адаш, за ним еще несколько воинов. Увидев великого воеводу, коленопреклоненного перед распростертым телом, он снял шлем.
— Отвезите его домой, к матери, — велел великий воевода. Он поднялся на ноги и повернулся к вошедшим. — Нам же с тобой, Адаш, еще ловить сегодня этого сукина сына Некомата.
Позавчерашние свободные землепашцы, вчерашние воины, а сегодняшние бурлаки грузили мертвые тела на плоты и, впрягаясь в бечеву, тянули плоты вверх по Яузе, в Андроников монастырь. Там, в ограде монастыря, росло вширь свежее кладбище, на котором, сменяя друг друга, несколько попов служили заупокойную службу. Шорох отбрасываемой в сторону земли, стук лопат, взрезающих суглинок и — «Со святыми упокой…». С утра и до позднего вечера. То же происходило и в Симоновом монастыре, с той лишь разницей, что туда плоты с телами сплавлялись вниз по течению, а уж тянуть их обратно на Кулишки приходилось бечевой.
Войско великого князя хоронило своих героев. Может быть, и не все они в действительности успели стать героями — все едино, коли пал на бранном поле, значит — герой. Ведь недаром сказано: «Мертвые сраму не имут».