— Вот именно!
Господи, как же мне не хватает Бенкендорфа, отосланного с особым заданием, о котором вслух лучше и не говорить. Нет, не предательства боюсь — засмеют. Эти вот спорят, а Александр Христофорович чуть не каждое слово почитал божьим откровением, но, как ни странно, твердо настаивал, если видел явную ошибку. Незаменимый человек, к тому же не делающий вопросительное лицо при незнакомых выражениях. Эти же… ах да, повторяюсь.
Что еще сказать? В неделю, ему отведенную, Кулибин, разумеется, не уложился. Их три прошло, прежде чем получилось нечто, что можно предъявить пред государевы очи. Зато вместо присущего всем без исключения изобретателям самодовольства чувствует себя смущенным из-за нарушения высочайшего приказа. Ругать и выражать недовольство не стал, наоборот, одобрил и вознаградил, возведя в графское достоинство. А что, ужели не заслужил? Получил же литератор граф Толстой орден из рук самого товарища Калинина, а от этого толку, почитай, много больше будет. С бородой, впрочем, Иван Петрович расставаться категорически отказался, чем вызвал определенную зависть в обществе и десяток доносов на августейшее имя. Забыли люди про первый кнут? Напомню ужо…
В данный момент механик походил более всего на укротителя диких зверей, втолковывающего что-то ученым обезьянам, — именно такое впечатление производили его собеседники. Я ни при чем, хоть и не ахти какой красавец, но все же… А вот Аракчеев, он тоже граф, оказывается, напоминал поднявшуюся на дыбы гориллу, неизвестно почто обряженную в военный мундир. Федор Васильевич Ростопчин — тот с мартышкой схож, только крупнее. И оба при параде, орденах и лентах, едва прикрытых прусским плащом на рыбьем меху. Морозоустойчивые у меня генералы, однако. Ничего, поморозят сопли на сыром ветру, живо поменяют форму одежды на более приличествующую климату. Специально до обеда здесь продержу!
Здесь — это на небольшом стрельбище, устроенном прямо на льду безымянной речушки близ Санкт-Петербурга. Вернее, название есть, но не царское это дело — каждый ручей знать в лицо. Высокий противоположный берег служил неплохим уловителем пуль, а местность на несколько верст была оцеплена гвардейцами, в нарушение моих же уставов одетыми в теплые полушубки, подшитые кожей валенки да папахи наподобие казацких. Они и не противились новой форме — пар костей не ломит, а хоть и апрель начался, но погоды вполне зимние стоят.
Семеновцы с любопытством косились издалека на странное оружие в руках Кулибина, и видно было, как шевелятся губы, сопровождая подсчет количества выстрелов. И удивлялись. Да и я бы удивился, если бы не видел в своем будущем ружей с гораздо большей скорострельностью. До пулемета изделие Ивана Петровича, конечно, не дотягивало, но с трехлинейной винтовкой при определенном допущении сравнимо. Вот если бы еще сделать так, чтоб не приходилось закладывать заряды поодиночке… недостижимая мечта, притом для бумажного патрона. Ну не колокола же по примеру прадеда переливать? Он — на пушки, я — на гильзы…
— Так вы не ответили на вопрос, граф, — продолжал настаивать Аракчеев, тайком сморкаясь в широкий рукав. — Какое количество ружей нового образца способны поставить наши заводы? И заряды… потребность в них возрастет многократно, не так ли? Каким образом все это будет производиться?
— Если на то будет Высочайшее соизволение. — Кулибин делает паузу, и взгляды трех пар глаз скрещиваются на моей августейшей персоне. Слово-то какое гадкое, прости господи!
А чего опять я? Ужели свет клином сошелся?
— Дай-ка сюда! — Делаю вид, будто без самоличного испытания не то что ответов не будет, а и сам мир рухнет, провалившись в тартарары.
Ухватистая штука, особенно если, взявшись за ствол, хорошенько треснуть супротивника по башке прикладом. Штыка, по счастию, нет. А как стреляет? Отодвигаю руку Ростопчина, почтительно подающего патрон, и надеваю сумку с зарядами — если испытывать, то испытывать настоящим образом! Затвор тугой — он, как пояснял изобретатель, сжимает пружину ударной иголки и одновременно взводит курок. Ага, а куда тут совать? О, вроде разобрался… Приступим?
Мишени, представляющие собой обряженные в английские мундиры соломенные мешки на шестах, ровно в полутысяче шагов. Попаду? Пуля, во всяком случае, долетит. Забавно… Рассказывая вчера о ее устройстве, граф Иван Петрович вдруг засмущался, понизил голос до шепота, а само название вообще произнес на ухо. Посмеялись и утвердили новое наименование боеприпаса — «грибная шляпка». Солдаты потом все равно переиначат на старый лад, ну и пусть, зато в заграницах головы изрядно поломают, гадая, как сей частью организма можно выстрелить из ружья.
Ложусь прямо в снег, вызвав удивленные взгляды. Ну да, они же тут привыкли стоя стрелять… нет уж, на фиг надо. Прицел непривычный — мушка неизвестно для чего заключена в кольцо, а сам целик сделан вообще в виде короткой трубочки. Непривычно, но очень удобно. Навожу мишени в грудь… бля, а у спускового крючка совсем нет свободного хода… Выстрел! Нормальная отдача, чего жаловались? Только дымище… представляю, что будет при пальбе плутонгами. Хотя чего представлять — видел сам неоднократно. Ага, через подзорную трубу, когда мамаша наконец-то отпустила погеройствовать на войну со шведами. На безопасном расстоянии погеройствовать. Следующий патрон… выстрел… еще… Мешки в английских мундирах явственно вздрагивают при попадании, одному красномундирнику оторвало соломенную голову.
— Потрясающе, Ваше Императорское Величество! — По лицу Аракчеева видно, что не врет и искренне выказывает восхищение. — Три хороших стрелка смогут противостоять роте! Да куда там роте — десяток солдат пострашнее артиллерийской батареи будут.
— Ты уж, Алексей Андреевич, пушки-то в утиль не списывай, рано еще перековывать мечи на орала. А вот графу Ивану Петровичу укор. — Кулибин смотрит непонимающе и, пока я поднимаюсь, настораживается всем видом. — Почему порох без дыма не сделал, а?
— Но как же, Ваше Императорское Величество?
— Мне почем знать? Матушке моей бездымные фейерверки сотворил? Вот изволь и здесь потрудиться. Хочешь титул княжеский?
— А-а-а… — Механик от удивления чуть не подавился бородой. — А там не было пороха.
— Как так?
— Оптические иллюзии с кривыми зеркалами, линзами, разноцветными стеклами.
— Хреново, — заключил я, после чего последовало тягостное молчание, нарушенное все тем же Аракчеевым:
— А ежели нам стрелков редким строем поставить? Тогда и дым не помеха.
— А еще лучше — закопать!
— Живьем? — ахнули все трое.
— Конечно! Где вы видели умеющих стрелять покойников?
— Простите, Ваше Императорское Величество, — осторожно кашлянул Ростопчин. — Мы, наверное, неправильно поняли вашу мысль…
Чего они так смотрят, будто я чудище обло, озорно, огромно и стозевно? Ах вот что…
— Живодером-то не считайте, ироды! Закопать — сиречь посадить солдат в окопы, тем самым дав возможность стрелять лежа или с упором на бруствер, что увеличит точность огня и уменьшит потери от ответных выстрелов.