— Вот.
У невысокого, склонного к полноте конногвардейца отсутствовало лицо — жуткая рана от сабельного удара, а поверх нее сплошной пороховой ожог, исказивший черты до неузнаваемости. Но сердце дрогнуло, опознав знакомое…
— Задело взрывом уже после смерти, — заметил капитан.
— Вижу, — глухо ответил Бенкендорф и, опустившись на колени перед телом, поправил у него на груди простреленную в нескольких местах ленту. — Здравствуй, Константин…
— Это точно он?
— Он. — Александр Христофорович перекрестился и закрыл глаза. — Вот это кольцо на руке… его когда-то подарила моя сестра.
— Но зачем?
— Зачем подарила?
— Нет. — Денисов присел рядом. — Зачем он это сделал?
— Видите ли, Сергей Николаевич… — Полковник замолчал, выбирая слова. — Впрочем…
— Понимаю, не мое дело. — Капитан попытался подняться, но был остановлен за руку.
— Не понимаете. Просто он… он тяжело переживал холодность, даже разрыв в отношениях с отцом, случившийся после неудачного покушения. И вот итог. Захотел доказать, что представляет из себя не только носителя великокняжеского титула, но и человека, офицера, продолжателя славных отцовских дел.
— Я сочувствую, Александр Христофорович, — негромко произнес Денисов. — Вы были дружны с детства?
— Почти. После смерти матушки мои сестры воспитывались под опекой Марии Федоровны. Но сочувствие нужно не мне — ей. Какой-то злой рок преследует государя — потерять в течение полугода двух сыновей и старшую дочь… Боюсь, это слишком сильный удар.
Бенкендорф оборвал себя на полуслове, поймав на крамольной мысли — предыдущие потери и испытания лишь улучшили характер Павла Петровича, почти полностью уничтожив скверные черты и усугубив положительные. Что станется в этот раз? Только одному Господу ведомо.
— Прикажите продолжить похороны, Сергей Николаевич, а я здесь побуду. Идите же, капитан!
Целик совпал с мушкой, задержка дыхания, палец выбирает свободный ход спускового крючка… выстрел! Отдача сильно толкает в плечо, и внизу, на набережной, падает в воду размахивающий шпагой шведский офицер.
— Ты бы поосторожнее, батюшка, — неодобрительно покачал головой Тучков, выпуская пулю точно в грудь вражескому барабанщику.
Отец Николай, пригибаясь, перебежал к другому окну, выстрелил и вжался спиной в простенок. На припорошенном пылью от отбитой штукатурки лице промелькнула улыбка.
— А ты за меня не беспокойся. — Священник заглянул в патронную сумку, висевшую на ремне поверх рясы. — Моя жизнь Господом отмерена и только ему ведома. Чем причитать, лучше бы зарядами поделился.
Капитан развел руками — у самого, мол, кот наплакал.
— Это плохо, — вздохнул батюшка и опять заглянул в сумку. — Совсем плохо.
Бывшие штрафники, а ныне красногвардейцы, держали оборону в доме тайного советника Брюховицкого, не пуская неприятеля к Михайловскому замку, где, кроме штаба генерала от инфантерии Кутузова, находились малолетние дети императора Павла Петровича. Двадцать четыре винтовки, двадцать четыре шпаги, две тысячи четыреста патронов нового образца… Много или мало?
Наступающие по набережной Фонтанки шведы с тупым северным упрямством выстелили мостовую трупами в три слоя, не считая упавших в реку, но лезли и лезли вперед под губительным огнем, не считаясь с потерями. Поначалу шли с барабанами и развернутым знаменем, даже умудрились притащить две пушки… Они сейчас так и стояли в полном одиночестве, потому что любые попытки артиллеристов подойти к орудиям пресекались безжалостно. А может, и не артиллеристов, по всем предположениям, те давно должны были закончиться.
— Отче, ты не знаешь, в какой губернии у нас Сталинград?
— Нет, а что?
— Михайло Илларионович давеча поминал. Героически, говорил, обороняли.
— От кого?
— От немцев.
— Значит, во времена Мономаха или Александра Невского дело было — сейчас такого города вроде нету.
— Скорее всего, — согласился Тучков и резко обернулся, наставив винтовку в сторону скрипнувшей двери.
— Свои! — донеслось оттуда.
— Сергей Викторович? — капитан опознал голос адъютанта генерала Кутузова.
— Да кто же еще? — Появившийся с осторожностью прапорщик Акимов с опаской глянул на направленный ствол. — Как вы тут?
— Пока держимся, потерь нет. Патроны привезли?
— И их тоже.
— Еще что?
— Сейчас затащат.
Поднявшиеся вслед за прапорщиком солдаты, одетые еще в старое, теперь кажущееся страшно неудобным и смешным обмундирование, поставили на пол несколько покрытых обычной дерюгой корзин. В них что-то знакомо звякнуло, и Тучков заинтересованно протянул руку:
— Очень правильное решение. В глотке пересохло давным-давно.
Красногвардейцы прекратили стрельбу из окон, благо противник откатился назад, и по одному потянулись на возглас командира, оставив двух человек наблюдать за набережной.
— Вынужден вас огорчить, господа. — Акимов мимолетно улыбнулся. — Распитие шампанского откладывается до полной победы.
Переждав разочарованный гул, продолжил:
— Хотя, думаю, Иван Петрович немало посмеется, узнав, что блистательные гвардейцы приняли его изобретение за пошлый дар виноградной лозы. Берите выше, талант графа Кулибина — дар Божий!
— Что-то вы запутали нас совсем. — Тучков, приподняв дерюгу, с недоумением разглядывал бутылки из темного стекла. — А это тогда что?
— Сейчас узнаете. — Прапорщик подождал, пока еще двое солдат занесут и поставят перед ним большой, окрашенный темно-зеленой краской сундук. Позвенел ключами, снимая висячие замки, и откинул крышку. — Вот она где, смерть Кощеева.
Красногвардейцы, тесня друг друга, заглянули внутрь, почесали в затылках и с недоумением повернулись к Акимову.
— Мортирки… — презрительно скривился Тучков. — Это над ними Иван Петрович колдовал последние три недели?
— Понимали бы чего, — насупился адъютант командующего. — Наука — она, господа, не хрен собачий!
Солдаты, подчиняясь приказу, выраженному небрежным движением указательного пальца, достали из сундука два деревянных ящика с дырками в верхней части, приладили под углом тонкостенные медные трубы, воткнули сбоку кривые железки…
— Готово, ваше благородие!
— Спасибо, орлы! А теперь всем отойти в сторону.
Сергей Викторович с большими предосторожностями опустил в обе трубы извлеченные из корзин бутылки, покрутил железки, оказавшиеся ключами, наподобие таких же в музыкальных шкатулках, и выглянул на улицу поверх подоконника. Отец Николай, единственный, кто не прельстился на таинственный звон, вполголоса спросил: