– Каким образом?
– Придумаем. Скажем, что украли.
Давыдов побледнел:
– Вот этого не нужно говорить, Александр Федорович. Обвинений в преступной халатности мне еще не хватало…
Вернувшиеся с богатым уловом артиллеристы так и не успели похвастаться добычей – командир едва взглянул на тушу огромной белуги, из-за которой лодка едва не черпала бортами, и сразу приступил к искоренению пороков. По его мнению, лучшим воспитательным средством являлось рытье ям для отхожих мест, по две на каждого члена экипажа. То, что на «Гусаре» имелась в наличии одна лопата, во внимание не принималось.
– Учитесь обходиться подручными средствами, – приговаривал лейтенант, прохаживаясь перед провинившимися. – Тяжело в ученье – легко в бою! А по требованиям нового Устава каждый солдат и матрос обязал владеть по меньшей мере пятью воинскими умениями, сиречь специальностями. Землекоп – одна из них.
– А зачем? – робко спросил седоусый сержант, как старший по званию среди артиллеристов вызвавший огонь на себя.
Давыдов нахмурился, сердито засопел, но пояснил подчиненному, по возрасту годящемуся в отцы:
– Отрабатываем высадку морского десанта и удержание плацдарма!
Пояснил и тут же сорвал злость на прислушивавшемся к разговору лоцмане:
– А ты хуле уши греешь, заняться больше нечем?
– Я это…
– Рыбу приготовь, аспид!
– Слушаюсь, ваше благородие!
* * *
Спустя несколько часов. Там же
Лопата уткнулась во что-то твердое, заставив сержанта Антипенкова вполголоса выругаться. И без того уже спина трещит, а если попался камень, то еще и его вытаскивать. Вон их шесть штук лежит на бруствере, один другого здоровее. Кстати, зачем отхожей яме брустверы? У лейтенанта лучше не спрашивать, а то может признать ошибку и заставить копать заново по исправленному образцу.
Эх, всегда ты была тяжела, долюшка солдатская, а после реформ государя Павла Петровича, дай Бог ему здоровья, стала еще тяжелее. Кормить, правда, стали лучше, тут ничего не скажешь, и денежное довольствие, повышенное с полутора до двух с половиной рублей в год, уже не приходится тратить на покупку чая с сахаром. Все казенное, да по четыре раза на дню. Хлеба белого по фунту, ржаного три… Сапоги, опять же, не на гнилой бумажной подошве – вороватые интенданты накрепко заучили, что в штрафном батальоне им без всякой войны жизни отмерено ровно до первой ночи. Один, по слухам, до утра протянул, но ему просто не повезло с командиром – остальные помилосерднее будут.
Да много чего случилось за последние полтора года, когда спокойная и размеренная служба велением императора сменилась бешеной круговертью постоянных учений, стрельб, обязательных для нижних чинов занятий по чтению, письму и началам арифметики. Сейчас попривыкли, но тогда создалось впечатление обрушившегося на землю неба. Чего только стоит отмена прежних чинов и введение новых… Даже немного обидно превратиться из обер-фейерверкера в обычного армейского сержанта. Пусть приписанного к Пароходному флоту, что почти гвардия, но все равно армейскому.
Стемнело давно, так что заканчивать яму приходится в темноте, а от стоянки заманчиво тянет жаренной на углях белужиной. Оставят или сами все сожрут? Да чтоб они лопнули – там на каждого чуть не по трети выйдет. И дернул же черт взять те гранаты, все равно рыбина в сетку попала не с той стороны, с которой загоняли, и от взрывов только мелочь кверху брюхом всплыла. Но штука мощная, что ни говори, хотя на вид яблоко яблоком и размерами куда как поменьше старых фитильных. Живи тут русалки – и они бы всплыли.
В русалок сержант Антипенков не верил, как и в домовых с лешими, потому прыгнувшего на него из темноты человека встретил не крестным знамением, а ударом железной лопаты:
– Тревога, братцы!
Нападавший (а как понимать иначе?) упал без звука, но шагах в десяти впереди послышался щелчок и вспыхнул порох на полке пистолета. Или ружья, один хрен не видно. Артиллерист упал на колени… промах… и тут же загрохотали выстрелы со всех сторон.
– Тревога! – повторил сержант, хотя вряд ли кто-то не сообразил.
На крик прилетели сразу две пули – первая выбила лопату, а вторая обожгла плечо. Вообще-то стреляло не меньше полудюжины и почти в упор… кривые руки из задницы растут? Ладно еще, в этот момент сержант потянулся за отлетевшим в сторону оружием, то есть лопатой. А что, при умелом-то обращении… Палили на голос, и если бы не раскоряченная поза, то вырытую яму вполне можно было использовать как могилу. Когда, кстати, из нее выскочить успел?
На приткнувшемся к берегу «Гусаре» частые вспышки – у часового на винтовке ночезрительная труба академика Ломоносова, немного усовершенствованная сестрорецкими умельцами, и выбор целей затруднений не вызывает. К превеликому сожалению, она в единственном числе, как труба, так и винтовка… Подразумевалось, что канонерка является прежде всего артиллерийским кораблем, потому экипаж вооружили устаревшими ружьями, носимыми скорее из привычки и как предмет экипировки. Но тем не менее и они затявкали в ответ. В ответ кому? Непонятно…
– Всех убью, один останусь! – Мощный голос министра Белякова смог бы перекрыть и орудийную пальбу. – Круши в хузары!
Артиллерист всегда одобрял Александра Федоровича как человека солидного, обстоятельного и справедливого, поэтому долго не раздумывал, а подхватил лопату и широкими скачками кинулся на шум разгорающейся рукопашной схватки.
– Руби их в песи, братцы!
* * *
– Мать твою об якорь и ей же им же! – выдохнул Денис Давыдов, пропуская над головой приклад допотопной фузеи, и в ответ достал обидчика по ногам кончиком короткой абордажной сабли. Хотя та носилась исключительно для форсу, но в бою оказалась куда как сподручнее длинной шпаги.
Впрочем, полуторааршинный вертел, которым орудовал громко матерящийся Александр Федорович Беляков, тоже имел определенные достоинства. Интересно, как он в темноте отличает своих от чужих? В то, что министр бьет всех подряд, верить не хотелось. Сам лейтенант действовал от обороны, да и то пару раз в последний момент чудом получалось сдержать удар, поворачивая клинок плашмя. Ничего, дубовая голова от тренировок только крепче становится.
Но все же что за сволочь осмелилась атаковать со столь бесцеремонной и удивляющей наглостью? Стрелки из них аховые, из тех, что в привязанную корову с трех шагов промахнутся, но свистящие пули весьма неприятно действуют на нервы. А вот в ближнем бою опасны. И в первую очередь многочисленностью.
По спине холодок – верное предупреждение об угрозе сзади. Поздно! Что-то тяжелое прилетает по затылку, и лейтенант молча падает лицом в истоптанную траву.
– Ах ты бляжонок! – Хлесткий шлепок лопатой по лицу снес лоцмана, примеривавшегося добить Давыдова гирькой на цепочке. – Мне твоя рожа никогда не нравилась!
Антипенков вложил в удар всю силу, помноженную на обиду, – именно Митрий уговорил взять те злополучные гранаты. Теперь стало понятно, что таким образом хотел дать знак своим… этим… как их там… сподвижникам.