– Это точно.
Старики немного помолчали, вспоминая давние сражения, и Порфирий Петрович вдруг шлепнул себя ладонью по лбу:
– Совсем из головы вылетело… В Сергач людей послал?
– Так точно, и ответ ужо получен. Зачитать письмецо?
– Своими словами обскажи.
– Обещались быть всенепременно к масленой неделе.
– Не обманут?
– Сергачи-то? Они обманывать не умеют.
– Смотри у меня, Григорий! Кутузов лично просил посодействовать, как бы не осрамиться перед Михаилом Илларионовичем.
– Слово твердое, не подведем. А ведь высоконько взлетел наш-от подпоручик!
– По уму. Мишка завсегда головой славился.
– Нешто славнее вас, Ваше Превосходительство?
– Нашел с кем сравнивать. Против нас с тобой, Гриша, любой фельдмаршал сущим ребенком выглядит.
– А в чинах он, а не мы.
– Да разве в бабьи царствования военного человека за ум ценили? Сам знаешь, за что ценили. Да не прячь рожу-то, один раз не считается.
– Угу, – кивнул Григорий и на всякий случай повернул подаренный когда-то перстень камнем внутрь. – Нынче по уму чего не послужить.
– С сергачами не опозоримся, глядишь, и позовет Павел Петрович обратно на службу.
– Точно?
– Точнее и быть не может.
Григорий тут же объявил:
– А прогуляюсь я сам до Сергача, так оно надежней будет.
– Правильно! Послужим еще, Гришенька!
Документ
«Вот пистолеты уж блеснули,
Гремит о шомпол молоток.
В граненый ствол уходят пули,
И щелкнул в первый раз курок.
Вот порох струйкой сероватой
На полку сыплется. Зубчатый,
Надежно ввинченный кремень
Взведен еще.
Из собрания сочинений генерал-лейтенанта А.С. Пушкина, том 6, стр. 512».
Москва, Покровка, дом князей Трубецких
– И как в таком виде ты поедешь, друг мой? – Супруга печально оглядела наряд князя Сергея Николаевича, известного в свете под прозвищем Трубецкой-Комод. – Хоть бы ленту поверх шубы надел, ведь как есть с купчишкой спутают.
– Матушка, экономический штиль в платье ныне куда как моден. Да появись я в Вокзале расфранченным, стыда не оберешься.
– Крохоборство и грошовничество эта мода, – сурово поджала губы княгиня. – Нелединский, говорят, до того скареден стал, что весь вечер в доме лишь одну сальную свечу жжет.
– Двенадцать копеек стоимости против полтины за восковую… Недурно Юрий Александрович считает, за год чуть не на полторы сотни разницы набегает. Умнейший человек.
– Скряга он!
– Не говори глупостей! – рассердился князь и в сердцах топнул ногой. К сожалению, валенок на паркете не звучал, и должного впечатления не получилось. – Нелединский только в этом месяце получил два письма от императора Павла Петровича и прекрасно знает, какие ветры веют в столице.
– Так уж и от государя?
– Я их сам видел.
– А что же тогда опалу не снимает?
– Юрий Александрович пребывает в резерве Верховного Главнокомандования. Так, во всяком случае, было написано, – объяснил Сергей Николаевич и в последний раз посмотрелся в зеркало. – Лапушка моя, тебе не кажется, что поясные кобуры недостаточно скромны?
– Куда скромнее-то? Как от старьевщика принесены, хуже только у князя Долгорукова-Балкона.
– Замечательно! – К Трубецкому, которому сия невзрачность обошлась без малого с два ста рублей, опять вернулось прекрасное расположение духа. Без пистолетов на бульваре нынче лишь дамы да неотесанные провинциальные недоросли, но только искушенный человек может следовать моде, не впадая в крайности. – Душенька, к ужину не жди, зван для разговору к генерал-губернатору.
– Кто еще будет? – живо заинтересовалась дражайшая половина, за болезненным своим состоянием вынужденная уже полгода сидеть дома безвылазно.
– У Христофора Ивановича не бал собирается, одни будем. Все, я упорхнул.
Упорхнул бы, но грубая проза жизни заставила окунуться в обыденные заботы, увы. Да, увы еще раз! Едва только спустился с лестницы в прихожую, как тут же набежали слуги, будто специально подкарауливавшие князя. И с престранными требованиями… Неужели и вправду опять наступила суббота и пришла пора выдавать жалованье? Вот черти ненасытные, ведь на прошлой неделе заплатил, и вот снова просят.
– Занят я нынче важным государевым делом! – отмахнулся Трубецкой, лишь слегка покривив душой. По безделице, конечно, генерал-губернатор вызывать не будет, но связан ли предстоящий разговор с визитом императора? – И мелких денег нет, ждите до вечера.
И тут Сергей Николаевич говорил сущую правду. Предпочитая умалчивать о самой малости – кроме мелких, в доме отсутствовали и крупные деньги. Совсем отсутствовали. За последнее время дела пошатнулись настолько сильно, что пришлось потихоньку распродавать драгоценности. Имения, до того приносившие неплохой доход, забраны в казну, должности нет, на военную службу по возрасту не берут, причитающаяся отставному генерал-поручику пенсия истребована за год вперед… Все сволочь Шепелев, отговоривший дать крестьянам вольную и перевести на аренду – он уверял, будто настроение Павла Петровича изменчиво и торопиться не следует. Самому-то ему что… полученное за женой приданое позволяет в ус не дуть при любых переменах. Шутка ли, самого Баташова зять! И железные заводы на Выксе новой политике отнюдь не противоречат. Как есть сволочь!
Может, у него и перехватить тысяч десять-пятнадцать? Или напоить до изумления да на игру уговорить?
– Никак не можно до вечера ждать, ваша светлость! – Сутулый старик с бородой и голосом, более подходящими дьякону, чем истопнику, почтительно поклонился. – Ить по субботам добры люди в баню хотят, а как без денег-то? Никак не можно ждать.
Князь сердито засопел и принялся расстегивать широкий ремень с кобурами, пытаясь добраться до карманов. Вдруг там завалялись рубль али два? Лучше, конечно, сто. Прислуга, неправильно поняв движение, отпрянула:
– Ваша светлость, мы подождем!
– Цыть, ироды! – Трубецкой вытащил откуда-то из-под шубы тонкую золотую цепочку – она осталась после продажи часов, оцененных ровно в две сотни рублей, отданных за кобуры. – Хватит?
– Да тут с лихвой будет!
– Так наперед возьмите. И прочь с глаз моих все, кроме кучера. Почто до сих пор не запряг, дубина стоеросовая?
– Дык не заплачено было!
– А сейчас?
– Дык заплачено.