– Негодяи! Я отомщу! Ты только держись, князь! – Последние слова послышались уже издалека. – И этому отомщу, и тому… Эй, лохматый, стой! И тебе тоже!
Что было дальше, Николай уже не слышал – потерял сознание. А очнулся только от громких команд волхва:
– Добычу в кучу складывайте, ироды. Куда потащил?
– Дык эта… – оправдывался уличенный в мародерстве горожанин, – отмыть, значицца, хотел.
– А в рыло не хотел? Князь тут, живота своего не жалея, народные гуляния устраивает, а ты, сволочь, его законные трофеи утаиваешь? – Тут Серега обратил внимание на открывшего глаза Шмелёва. – Ой, извини, я и забыл, что ты отдыхаешь.
– Тебе бы так отдохнуть. Фиг ли тут за толпа?
Волхв покрутил головой по сторонам:
– Где толпу видишь? Люди серьезным делом заняты – празднуют. Кстати, отец Мефодий предложил сегодняшний день назвать «Днем вооруженного захватчика» и отмечать его каждый год.
– Ты подсказал идею?
– Не-а. Змей твой, Годзилка. Образованный какой – ужас. А вот, кстати, идут, полюбуйся.
Коля приподнялся на локте и посмотрел в указанном направлении. Из леса вышла весьма колоритная парочка – громадный дракон в сопровождении вооруженного тяжелым кадилом священника. Они о чем-то мирно беседовали, для чего Годзилке пришлось низко склонить голову. Не дойдя до князя пару шагов, батюшка перекрестил его и бодрым голосом доложил:
– Ну, вроде всех прибили, слава тебе, Господи! Сейчас еще Хведор со своими охламонами обшарит вокруг, да и пировать можно идти.
– Сколько всего-то было? – поинтересовался волхв.
– Сотни три али чуть поменьше – штук двести пятьдесят. Кто же их считать будет, да и зачем?
– А ты чего на штуки-то счет ведешь?
– Как же еще? – удивился отец Мефодий. – Чай, это же латиняне были. Ой, смотри, Серега, не доведет тебя до добра твое старобожие. Крестился бы, а? Мне ить как раз купель с иликтрическим подогревом испытывать не на ком.
– Вот только давайте обойдемся без религиозных диспутов, – поморщился Николай, тяжело поднимаясь на ноги. – Кота никто не видел?
– Тута я, – из-за Годзилкиной лапы показалась довольная кошачья морда. – Звал? А пожрать чего-нибудь не найдется?
Повисло неопределенное молчание. Благостное выражение с Базекиной физиономии медленно сползло, и он обвел всех грустным взглядом:
– Вы чего, действительно с собой съестного не прихватили?
Волхв только руками развел. Народ бежал сюда из города, привлеченный лесным пожаром, устроенным Годзилкой, и никому в голову не пришла мысль о еде. А уж потом, когда обнаружили такую шикарную потеху, то и вовсе одна мысль осталась – успеть бы кого приложить.
– Слушай, а может, среди трофеев поискать?
– Ты еще мышей предложи наловить, – обиделся кот, но пошел осматривать сваленную в кучу добычу. Через какое-то время послышался его довольный голос: – Нашел!
– Тащи сюда, поделишься, – предложил Николай.
– Не подниму. Я рыцаря живого нашел. Его прямо в железе сюда бросили.
– Вкусный? – сразу оживился Змей. – Отдай мне.
И тут же охнул от весьма ощутимого удара кадилом в глаз.
– Это что за людоядение, а? Не хрен, прости меня, Господи! Пленного есть не полагается. Его нужно сперва допросить, а уж потом…
– Съесть! – предположил Годзилка, за что получил во второй глаз.
– Не перебивай пастыря, глупый коркордил! Говорил же – никакого людоедства. Поспрошаем хорошенько и…
– Чо, отпустим?
– Повесим! – строго отрезал отец Мефодий. – Али утопим. Водяной давеча жаловался – в праздник и разговеться нечем.
– А я?
– Накось, выкуси!
– Я ить выкушу, – пригрозил Змей.
– Тьфу на тебя, рептилия. Надо было в бою жрать, а сейчас – грех.
Годзилка не стал больше спорить и ушел помогать коту. А волхв пристал к князю с требованиями немедленного и тщательного медицинского осмотра.
– Отстать, – сопротивлялся Николай, – меня Горыныч посмотрит. Если нужно, то и подправит. Он этот, как его, экстрасенс.
– И клятву Гиппократа давал? – удивился Серега.
– Наверное, а что?
– Вот! А я не давал, поэтому мне можно и нужно верить. Снимай кольчугу.
Пришлось подчиниться. Все же по «Воинскому артикулу», замещающему в Татинце конституцию, уголовный кодекс и все Уставы одновременно, княжеское здоровье отнесено к государственному достоянию. Коля с усилием стянул кольчугу вместе с промокшим поддоспешником и зябко поежился от легкого ветерка.
– Ага, – сам себе сказал волхв, разглядывая большой, во все пузо, синяк. – Жить будешь.
– Это все, одеваться можно?
– Погоди… Тут не болит? А тут? И вот здесь?
– Отстань, а? Чего ты меня лапаешь? Я всем организмом одновременно болю, понял? Везде больно.
– Лечить надо.
– Вот еще… Само пройдет.
– Не спорь. Лучше всего народные средства подойдут, – Серега достал из-за пазухи плоскую серебряную фляжку и взболтнул ее около уха. На лице появилась довольная улыбка. – Будешь? На сорока травах настояно.
– Давай, – Николай отвернул крышку и сделал пару глотков. Действительно полегчало.
– Все пьете? – послышался за спиной строгий голос кота. – Один я тружусь, как проклятый, в холоде и голоде… Куда пленного девать?
Коля пожал плечами.
– Можешь сюда притащить.
– Неси! – крикнул Базека в сторону возвышающегося над кучей трофеев Годзилки. – Только не помни окончательно.
– А чо ему будет, он железный, – Змей не стал утруждаться и просто волок рыцаря за ногу, стараясь провезти лицом по всем встреченным муравейникам. – Забирайте.
– Мужик, ты живой? – Николай подошел и попинал в помятую дубиной кирасу, а не получив ответа, нагнулся. – Дай хоть на рожу глянуть.
Забрало удалось открыть с большим трудом.
– Говорить можешь? Гитлер капут, ферштеейн?
Вместо ответа рыцарь молча ударил Шмелёва трехгранным стилетом, выскочившим на пружине из латной перчатки.
– Ах, ты… как я теперь… – и, не договорив, князь упал.
Из записок Николая Шмелёва
«Честно скажу – умирать мне не понравилось. Не то чтобы больно, а неприятно. И последней мыслью было не что-то возвышенное, как полагается при героической гибели, а сожаление, что так и не успел пообедать. И еще обида на дырку в животе. Как бы я с таким видом на пиру перед гостями показался? Стыд, да и только. Тем более, к вечеру обещалось быть Славельское посольство с чрезвычайными полномочиями, а тут кинжал в брюхе. Нехорошо, урон престижу княжества перед послами. Они-то сами блюдут, да. Предпочтут сесть на кол (это нормально в здешнем обществе), чем кушать на официальном приеме деревянными ложками. Страшная и странная штука – политика.