Два брата-близнеца, Роберт и Огюст де Биле, с готовностью бросились собирать хворост, и уже через час процедура покаяния была почти закончена. Граф де Суиза первым вспомнил о своей фляге, к которой так и не прикоснулся с начала привала, и потянулся к ней. Виконт де Теофаль успел перехватить руку соратника на полпути к цели и взглядом указал на приближающегося ангела.
– Только что покаялся и опять грешить? – Во взгляде небесно голубых глаз ясно читалась укоризна.
– Я вот только…
– Никаких только! – Израил отнял пузатую флягу и принюхался к содержимому. – Мозельское?
– Рейнвейн.
Еще полчаса ушло на благословление бургундского, анжуйского, талийской граппы и прочих кагоров. И когда над головой захлопали крылья Змея Горыныча, никто не успел, да и не смог испугаться. Годзилка обрушился в овраг тяжелой тушей, переломав кусты, и начал с претензий:
– Все пьете?
– Нет, не все. Тебя вот дожидались. Чего так долго? – вопросил Изя.
– Инженеры отвлекли. А чо?
– А ничо, командование принимай.
– Почему я?
– Мы же договаривались. Да мне и домой пора, обыскались, наверное. Всего-то на пять минут и вышел покурить в коридор. Так я пошел?
После теплого прощания ангел лучом взмыл в небо. Горыныч с небольшого разбега последовал за ним, но не стал подниматься высоко, а парил, нарезая плавные круги, направлял в сторону Алатыря едущий с песнями отряд.
Добровольцы, едрить их… фанатики, готовые зубами рвать врага, заслонившего врата в Царствие Небесное.
Жарко что-то сегодня, даже стрекота кузнечиков не слышно – умолкли и попрятались. А к полудню исчезли и жаворонки, обычно об эту пору вовсю перекатывающие в поднебесье серебряные колокольцы. До чего же дивно устроен мир – и божья птаха может не радоваться солнышку. Все пропали… Или просто боятся плавающего в выцветшей синеве Змея Горыныча? Это они зря – Годзилка маленьких не забижает. Конечно, попадется какая неосторожная пичуга в стремительном полете – сглотнет, не пережевывая, перышек не оставит. Но, чтобы специально охотиться? Ни-ни… орлы мух не ловят. И ворон, хотя их как раз много.
А может, испугались жаворонки гулкого топота десятков тысяч копыт по пересохшей земле? Да, странный народ – птицы. Но смешной – Базека изредка плевал сверху в чернокрылых каркуш, почти всегда попадал и искренне забавлялся попыткам жертв уйти из-под обстрела. И чо не нравится? Почти как дождик. А если попробовать…
– Хвост выдерну! – тут же пообещал Змей. Кажется, он все же обладал способностью к телепатии, хотя и тщательно скрывал это. – Секретный бомбардировщик сельхозавиации, блин… назгул недоделанный.
– Ачоа? – Кот смутился и поспешил сменить тему: – Я вот про что, Горыныч… Вон там внизу, мелкие такие, ордынские разведчики?
– Угу.
– Многовато будет. Как думаешь, заставы долго продержатся?
– Ну, как сказать… Ты, кошак, в высшей математике волочешь?
– Разумеется, волоку. А это чо такое, кстати?
– Ты дурак?
– Ясен пень! – Базека в избытке чувств захлопал лапой по драконьей броне. – Нешто умный будет в небесах верхом на крылатой ящерице шастать? Умные дома на печи сидят. Хозяйскую сметану жрут да мурлыкают. Только я вот…
– Прибедняйся, ага.
– Да, и заплачу сейчас. О чем сказать-то хотел?
– Плюс сто пицот! – хмыкнул Годзилка.
– Ась?
– Так… о своем. Ладно, не забивай голову, лучше скажи – если заставы устоят, что маловероятно, конечно, барыги сильно обидятся?
– Не шибко, думаю. Чай не спецназ какой вперед пускают – наберут отребья, и алга!
– О чем и речь веду. А если этот сброд не только наших сторожей собьет, но и Алатырь захватит, то Глорхи-нойон окончательно уверится в правильности выбранного маршрута. Если уж такие слабаки на самом опасном направлении Татинец прикрывают, то что говорить об остальных!
– Не понял. – Кот оскалился и вздыбил шерсть. – Это к чему? Ну-ка посмотри мне в глаза!
– Город сдавать нужно. И не ори! Не сразу и не без боя сдавать. Так… чтобы в самый в аккурат было.
– Предатель… – с тихим хлопком кот телепортировался куда-то, но тут же возник опять с обломком оглобли в лапах. Взревел воинственно и побежал по Годзилкиной шее с твердым намереньем добраться до морды.
– Стой, дурак! – Змей завис в воздухе и повернул голову. – Ты неправильно понял. Какое еще предательство?
– Обыкновенное, колабо… коллабри… колибри… Тьфу! – Базека оставил попытки выговорить трудное слово. – Квислингуешь, падла? Мы грудями… хм, грудью встаем на защиту, а ты…
– Стой, – повторил Годзилка. – Давай приземлимся и спокойно поговорим.
Долго ли, коротко ли продолжался их разговор, об этом не узнал никто. И буйные луговые травы, кое-где вырванные громадными кусками, опаленные огнем, изрытые воронками, никому не рассказали. Наверное, постеснялись. А потом друзья разошлись – каждый в свою сторону. Горыныч полетел в Алатырь, медленно-медленно, стараясь меньше нагружать левое крыло. А Базека пешком похромал к ближайшей богатырской заставе, ругаясь вполголоса и выплевывая застрявшую между зубов стружку зеленой чешуи.
Застава № 2
Суровского погранотряда
Первым поднял тревогу караульный на башне. Именно он обратил внимание на здоровенного суслика, который по другую сторону рва бил палкой по надетому на рожон рыцарскому шлему.
– Дядька Фрол, кажись, идут! – крикнул воин, завидев вышедшего на шум десятника. – Сходи к набольшему начальству, передай.
– А чего там, Макарушка? Наш кот ученый отдыхать изволят опосля трапезы, как бы не осерчали от непутного беспокойства.
– Да это… Тарбаган-хан знак подает, видать, супостат близко.
– В пятый раз со вчерашнего дня. Выслуживается, хомяк-переросток… За полтораста пудов пшеницы и я бы так – мышь бы не проскочила.
– Разбуди Базилевса Котофеича, дядька Фрол, – продолжал настаивать караульный. – Греха потом не оберемся. Бумагу грозную видел?
Десятник и ответить ничего не успел, как Макар с матерным криком схватился за лук и выстрелил куда-то за стену.
– Ох ты, напасть! – Командир заставы вскинулся, подбежал к подвешенной у входа в бревенчатую казарму чугунной доске и заколотил в нее лежавшим тут же молотком. – Тревога, сукины дети!
Трехдневная тренировка, с небольшими перерывами на сон и еду, устроенная Базекой при первом появлении здесь, не прошла бесследно – пограничники, в основном штрафники из крупных гарнизонов, выскакивали молча, быстро, но без суеты, и занимали заранее расписанные места на стенах. Лишь двое залетчиков, застуканные накануне с бочонком бражки, схватили по ведру в каждую руку и бросились к дощатой будке с вырезанным на двери сердечком. Сам кот вышел чуть позже, на задних лапах, без доспехов и оружия, которых и не было-то никогда, но с обглоданной бараньей лопаткой.