Синяя косынка. Блестящие глаза навыкате. Платье цвета морской волны.
Все это было знакомо. Одной рукой женщина вцепилась в лицо полицейскому.
Брызнула кровь.
Проходя мимо, Гэррети узнал ее. Конечно, это была мать Перси.
Перси, который пытался убежать в лес и был застрелен с первым же шагом.
— Где мой сын? — кричала она. — Отдайте моего сына!
Толпа с энтузиазмом приветствовала ее. Маленький мальчик плюнул ей на ногу и поспешил прочь.
“Джен, — думал Гэррети, — Джен, я иду к тебе, и черт с ним со всем.
Клянусь, что я дойду". Но Макфрис был прав. Джен плакала, она умоляла его изменить решение:
“Пожалуйста, Рэй, я не хочу тебя потерять, это просто убийство…" Они сидели на скамейке за эстрадой. Это было месяц назад, в апреле, и он обнимал ее за талию. Она надушилась духами, которые он подарил ей на день рождения. Этот запах, томный и таинственный, пьянил его. «Я должен идти, — говорил он. — Должен, ты просто не понимаешь».
“Рэй, это ты не понимаешь, что делаешь. Рэй, не делай этого, я люблю тебя".
“Что ж, она была права. Конечно, я не понимал, что я делаю.
Но я и теперь не понимаю. Черт меня побери, я и теперь не понимаю. Вот и все".
— Гэррети!
Он тряхнул головой, пробуждаясь от своих мыслей. Рядом с ним шел Макфрис.
— Как ты?
— Нормально, — неуверенно ответил Гэррети. — Кажется, нормально.
— Баркович спятил, — с довольным, видом сообщил Макфрис. — Говорит сам с собой. И он хромает.
— Ты тоже хромаешь. И Пирсон.
— Да, правда. Но Баркович… Он все время трет ногу. Похоже, он растянул мускул.
— За что ты его так ненавидишь? Почему не Олсона? Не Колли Паркера? Не нас всех?
— Потому что Баркович знает, что делает.
— Хочешь сказать, он думает, что выиграет?
— Откуда ты взял?
— Ну… Он сволочь. Может быть, сволочам везет?
— Хорошие парни приходят к финишу раньше?
— Не знаю. Ничего не знаю.
Они проходили мимо маленькой сельской школы. Ученики стояли во дворе и махали им. Некоторые забрались на забор, и Гэррети вспомнил рабочих.
— Гэррети! — закричал один из них. — Рэй Гэррети! Гэ-рре-ти! Мальчишка прыгал, как заведенный, выкрикивая его имя, и Гэррети помахал ему. Когда школа вместе с мальчишкой скрылись из виду, он испытал облегчение.
Их догнал Пирсон:
— Я тут думаю…
— Побереги силы, — посоветовал Макфрис.
— И о чем ты думаешь? — спросил Гэррети. — Каково будет тому, кто дойдет вторым. — И каково же?
— Ну, — Пирсон прищурился, — представляете: пережить всех, кроме одного! По-моему, нужно установить приз для второго.
— Какой?
— Не знаю.
— Жизнь, — предположил Гэррети.
— Кто же за этим пойдет?
— Никто, пока Путь не начался. Но сейчас я был бы рад и этому. Черт с ним с призом. А ты?
Пирсон довольно долго думал.
— Не вижу в этом смысла, — сказал он наконец.
— Скажи ему, Пит.
— Что сказать? — пожал плечами Макфрис. — Он прав. Целый банан или вообще никакого банана.
— Вы спятили, — сказал Гэррети без энтузиазма. Он очень устал, и у него начинала болеть голова. Может, так начинается солнечный удар? Что ж, так лучше — просто упасть без сознания и проснуться уже мертвым.
— Конечно, — сказал Макфрис миролюбиво, — мы все спятили, иначе нас здесь бы не было. Мы все хотим умереть. Ты это еще не понял? Погляди на Олсона — это же просто череп на палке. Разве он не хочет умереть?
— Ну ее, эту чертову психологию, — подвел итог Пирсон. — Я все равно уверен, что никто из них не согласен прийти вторым.
ДЛИННЫЙ ПУТЬ — продолжался.
Солнце палило все сильнее. Ртутный столбик дополз до семидесяти девяти градусов (у одного парня был с собой термометр) и готовился перепрыгнуть на восемьдесят. "Восемьдесят, — подумал Гэррети. — Это еще не так жарко. В июле будет жарче градусов на десять. При такой температуре сидеть бы в тени во дворе и есть холодный куриный салат. Или плескаться в ближайшей речке.
Вода сверху нагрелась, а внизу у ног, она холодная, и там водятся пиявки, но это ерунда. Эта вода омывает тебе грудь, живот, волосы". — При одной мысли об этом по коже у Гэррети пробежали мурашки. Восемьдесят. Искупавшись, можно залечь в гамаке с какой-нибудь хорошей книжкой. Однажды они залезли в гамак вместе с Джен и качались, пока член не уперся ему в живот, как горячий камень. Она делала вид, что ничего не замечает. Восемьдесят. О Господи!
Чепуха какая-то.
— Мне за всю жизнь не было так жарко, — прогундосил Скрамм.
Его широкое лицо раскраснелось, как сковородка. Он снял рубашку и вытирал ею пот, который тек с него ручьями.
— Лучше надень рубашку, — посоветовал Бейкер. — Сгоришь.
— Я уже сгорел, — хмыкнул Скрамм.
— Чертов штат, — сквозь зубы проговорил Колли Паркер. — В жизни такого не видел.
— Не нравится, сидел бы дома, — буркнул Гэррети и отхлебнул из фляжки.
Он не пил много, чтобы не получить спазм. Один раз с ним случилось такое.
Он помогал соседям, Элвеллам, ворошить сено. В сарае было очень жарко, и Гэррети выпил три стакана холодной воды.
После этого у него вдруг резко заболели живот, и спина, и голова, и он упал в сено, как тряпичная кукла. Мистер Элвелл держал его своими мозолистыми руками, пока он блевал. Потом он поднялся, слабый от боли и стыда, и его отослали домой — мальчика, прошедшего одно из первых испытаний на мужественность. Он шел, и солнце било его по обгоревшей шее, как десятифунтовый молот.
Он вздрогнул, и головная боль тут же нахлынула волной. Перед глазами заплясали черные пятна.
Он оглянулся на Олсона. Олсон шел, только язык его почернел.
Глаза невидяще смотрели вперед. Господи, только бы не стать таким, как Олсон. Что угодно, только не это.
— Мы не дойдем до Нью-Хэмпшира, — мрачно сказал Бейкер. — Ставлю что хотите.
— Два года назад они дошли, — возразил Абрахам. — Четверо из них, во всяком случае.