– Подойди.
Симон стоял возле пирамиды. По пояс магу, на фоне серого камня она казалась глянцевым сгустком мрака.
– Этот портал установил я, и соединил со своей башней. Путь к бегству. Если бы Инес грозила опасность… – он погладил камень, будто собаку. – И в страшном сне мне бы не приснилось, что я прокладываю путь для себя. Положи ладонь на верхушку.
Голос старца дрожал от плохо скрываемого волнения. Циклоп протянул руку: камень был гладким и холодным. Он слегка пружинил, прогибаясь под ладонью. Миг, и в глубине пирамиды родилась слабая пульсация, словно там кто-то пробудился ото сна. Вспыхнул млечно-голубой свет, в недрах камня потекли вязкие струи перламутра, свиваясь в кольца и петли. Из вершины, лунным лезвием рассекая ночь, ударил яркий, трепещущий луч. К лучу Симон остался равнодушен; маг прикипел взглядом к Циклопу, словно пытался высмотреть в сыне Черной Вдовы…
Что?
– Убери руку.
Циклоп повиновался. Симон встал у пирамиды, задержался на миг.
– Портал открывался только для Красотки, – сказал Симон Пламенный. – Никто другой… Береги себя. Слышишь?
И шагнул в луч.
– Ты изменился, Амброз. Ты стал совсем взрослым…
В стены шатра тыкался рассвет. Багровые ромбы, выцветшие за ночь, наливались свежей кровью; синие превращались в спелые сливы. Амброз моргнул; сон отпускал с неохотой, туманя зрение. Входной полог был отдернут, на пороге маячила жаба: темная, жирная.
– Вазак, – вздохнул Амброз. – Пошел вон, болван…
Жаба квакнула: засмеялась.
– Вазак? Этого я бы и сам прогнал взашей. Не обижай гостя, приятель! Какой же я Вазак? Ты приглядись, разуй глаза…
– Талел?
Сон рассыпался в прах. Амброз силился вспомнить, что же он видел, забывшись под утро мутной дремой, и не мог. Он чувствовал себя грязным. Будто очнулся в придорожной канаве, терзаясь похмельем. Странным образом это бодрило. Вызов, подумал Амброз. Перчатка, брошенная себе-прежнему. Плечу было щекотно от чужого дыхания. Маг повернул голову: Эльза спала с ним бок о бок, свернувшись калачиком. Прямо на полу; до лежанки он вчера не добрался. Так раньше спала Инес: нагая, горячая, презирая ночные сорочки. Красотка ложилась за полночь, и тот, кто разбудил бы ее до полудня, рисковал жизнью. Только Инес не засыпала, вся в синяках, и тончайшие усики лоз не забирались ей под кожу, прорастая в набрякшие вены. Инес просыпалась сама, а сивилла – безмятежное растение, герань в горшке – проснется, когда Амброз Держидерево сочтет, что ей пора вставать. И вспомнит ли она радости минувшей ночи – это, знаете ли, тоже вопрос. «Ты знаешь ответ?» Амброз пожал плечами: «Когда узнаю, тогда и разбужу…»
– Славное дитя, – Талел Черный встал над сивиллой.
Просторные, складчатые одежды делали жреца Сета еще толще. Гость почесал тройной подбородок, похожий на зоб. Пухлые губы разошлись в улыбке:
– Отдашь ее мне? Потом?
– Когда – потом? – машинально спросил Амброз.
И понял: когда.
– Значит, не отдашь, – от Талела не укрылась брезгливость, исказившая черты хозяина шатра. Некромант закудахтал, затрясся в приступе зловещего веселья. Его живот, похожий на студень, ходил ходуном. – Жаль. Никто не любит жирного Талела. Назойливого, вонючего Талела. Ты слышишь запах?
– Слышу, – кивнул Амброз.
В шатре и впрямь пованивало падалью. Узлы корней дрогнули, выпуская щупальца мясистых стеблей; на них раскрылись свадебные венчики лилий. Мощной симфонией аромат цветов вознесся к куполу, но гадкий душок – диссонансная тема – еще остался кое-где.
– Легко унизить Талела, – некромант присел на корточки. Чувствовалось, что так он может сидеть долго, несмотря на горы жира. – Робкого, пугливого Талела. Легко пнуть его в отвислый зад. Но унизить Симона Пламенного… Когда ты фактически вытолкнул старого упрямца в Круг Запрета, я удивился. Симон – огонь. Можно ли унизить огонь? Его можно заточить в фонарь, натравить на врага; погасить, наконец. И что в итоге? Ты – первый в наследовании, и ты же унижен Симоном. Ночью он сжег тебя дотла. Я говорю с новым Амброзом: фениксом, восставшим из пепла. Феникс-насильник, феникс, знающий, что цель оправдывает средства. Феникс, который уяснил, что он смертен. Я, жаба, ценю таких партнеров…
Протянув руку, он погладил Эльзу по бедру.
– Хорошо кричала. Сладко. Гладкие кричат лучше всех. Я слышал; думаю, многие слышали. Если ты хотел сообщить, что в наследстве Красотки есть ценность превыше нравственных устоев Амброза Держидерево… Ты бы не сумел заявить об этом громче, даже трубя в рог. Они, – Талел мотнул головой в сторону входа, – ждут, когда ты явишь нам эту ценность. Пускают слюни, сгорают от любопытства.
– И ты?
– Я тоже. Но лишь я один в состоянии сложить части головоломки вместе. Ты хотел, чтобы Вазак держал меня в курсе твоих поисков? Меня, нудного болтуна Талела? Хорошо, слушай. Красотка умерла, и умерла скверно. Двадцать лет ты не вспоминал про Инес ди Сальваре, и вот: готов драться за ее наследство. Рвать соперника зубами и когтями. Ходить по углям геенны босыми пятками. Ради чего, спрашиваю я. И отвечаю: лишь бы первым ухватить лакомый кусок.
– Каков твой вывод? Я – жертва жадности?
– Ты – жертва, – согласился некромант. – Я вижу, что ты хищник, и все-таки ты жертва. Жадность тут ни при чем. Значит…
Он наклонился вперед:
– Ты болен? Ты боишься скверной смерти?
– Да.
– Смерть Инес – ее прошлое и твое будущее?
– Да.
– В наследстве Красотки есть лекарство?
– Вряд ли.
– Забавно. Тут я дал маху… Что же там есть?
– Причина болезни. А вот еще одна…
Амброз указал на диадему, скрытую в волосах Эльзы. Когда лозы усыпили сивиллу, он вернул чудесное украшение на прежнее место. Это не имело практического смысла: человек или зверь, Эльза покорилась бы дурману. Но магу было спокойнее, когда мягкий блеск янтаря терялся в кудрях женщины. Рядом со зверем он не мог заснуть, и не потому, что боялся.
– Позволь…
– Не трогай.
– Хорошо, – с внезапной покорностью согласился Талел. – Как скажешь. Ответь еще на один вопрос… Красотка болела и умерла. Ты полагаешь, что болен, и боишься смерти. Есть ли что-то, что страшит тебя больше могилы?
– Да, – кивнул Амброз.
Кусая губы, он смотрел на свою правую ладонь. Сегодня указательный и средний пальцы были одинаковой длины. Вчера – разной; средний короче указательного. Амброз хорошо помнил времена, когда было наоборот.
– Мучения тела после смерти? Муки души?
– Мор. Мор, явившийся по наши души.
– Ты не преувеличиваешь?