Герцогиня Шатору, в противоположность маркизе Помпадур, всегда была, как мы это знаем уже, врагом Австрии. Герцог д'Егильон разделял ее правила, которые были также правилами дяди его герцога Ришелье, так что через это самое он всегда был приверженцем партии дофина и, без всякого сомнения, врагом министра Шуазеля и парламентов.

Когда Бретонский парламент начал оказывать сопротивление в принятии некоторых королевских приказов насчет сельских общин, герцог д'Егильон, бывший в то время военным губернатором Бретани, употребил столь грубые и жестокие меры к восстановлению спокойствия и тишины во вверенной ему провинции, что сделался для жителей ее предметом ужаса и удивления. Когда в 1758 году англичане высадились на берега Бретани, то герцог д'Егильон, собрав войско, разбил их при Сен-Касте и принудил их возвратиться на свои суда; но бретонцы говорили, то герцог д'Егильон, их временный начальник, не вполне заслуживал имя победителя, потому что сам лично не участвовал в сражении и, вместо того чтобы подавать солдатам хороший пример мужества, прятался во время всего сражения за мельницу.

– Герцог д'Егильон покрыл себя славой в сражении при Сен-Касте, – говорили иные де ла Шалоте, генерал-прокурору Бретонского парламента.

– Вы хотите, господа, вероятно, сказать – мукой, – отвечал им де ла Шалоте, – это скорее так!

Острота была довольно колкая; она остановилась в горле герцога д'Егильона, который удвоил свою жестокость к жителям Бретонской провинции.

Тогда бретонцы ожесточились против него и обвинили его в неверности и измене престолу и отечеству, ходатайствовали о немилости к нему короля и этим самым подавали помощь Шуазелю, который давно уже хотел уничтожить герцога д'Егильона и ждал только для этого удобного случая. Принужденный бороться в одно и то же время против первого министра и против парламента, герцог д'Егильон употребил все возможные средства к своей защите и объявил ла Шалоте главным зачинщиком заговора против себя. Ла Шалоте был заключен в тюрьму. Между тем беспорядки и волнения в Бретани начались снова, и еще с большей, чем прежде, силой; король, оставаясь чрезвычайно недоволен губернаторством герцога, сменил его и на его место назначил герцога Дюра. Это отставление от должности, которое было ударом для герцога, дало новые силы парламентам: они возобновили свои жалобы на герцога д'Егильона. Дело о взяточничестве и лихоимстве герцога было перенесено из Бретонского парламента в Парижский, который объявил себя против обвиненного и грозил наказать его по всей строгости законов. Тогда-то именно герцог д'Егильон, равно как и дядя его герцог Ришелье, познал необходимость составить себе протекцию у короля и вывел на сцену госпожу дю Барри.

Интрига удалась как нельзя лучше. Чрез графиню дю Барри герцог д'Егильон исходатайствовал у короля приказание уничтожить начавшийся о нем судебный процесс, и когда парламент вновь послал королю декрет, в котором обвинял д'Егильона за его противозаконные поступки, то король, вместо того чтобы отвечать на этот декрет, собрал королевский совет в Версале; в этом совете герцог д'Егильон заседательствовал между пэрами.

Итак, вот в каком состоянии находились дела в описываемую нами эпоху.

В это время председателем Парижского парламента был Мопеу-сын; Мопеу не довольствовался этим званием и старался подняться выше: он хотел быть канцлером.

Дабы не упустить случая быть пожалованным в эту должность, он обещал помогать Шуазелю действовать против герцога д'Егильона, а герцогу д'Егильону обещал то же против Шуазеля и, найдя таким образом себе защитников в двух враждебных партиях, имел полный успех относительно своего домогательства на должность государственного канцлера, которая и была обещана ему после отставки или в случае смерти его отца, занимавшего эту должность.

Это был человек пятидесяти пяти или шести лет, среднего роста, который своим врагам казался всегда страшным, несмотря на его прекрасные, исполненные ума и жизни глаза. Он имел вид грубый, жестокий, был вспыльчив, раздражителен, имел цвет лица зеленовато-желтый, что заставило маршала Бриссака называть его президентом Лимоном.

Мопеу был чрезвычайно вкрадчив, лукав, дальновиден и жаден до похвал и лести, откуда бы он их ни получал. Сделавшись председателем парламента, он спросил однажды у одного из своих приближенных, что думают о нем при дворе. Вопрошаемый не хотел было сначала ничего сказать в ответ, но, вынуждаемый удовлетворить любопытство вопрошавшего, сказал, что при дворе все считают его чрезвычайно гордым и неприступным.

– Только-то? – отвечал первый президент. – Ну, так им скоро придется переменить мнение обо мне!

И действительно, с этого времени он сделался ласковым со всеми, кротким, любезным, приветливым. Как человек с умом дальновидным и проницательным, он заранее смотрел в будущее и рассчитал, что старый министр не может отдавать перед ним преимущество молодой и хорошенькой фаворитке короля. Поэтому, вступив в должность государственного канцлера, он явным образом стал заискивать дружбы графини дю Барри. Он часто бывал у нее, старался во всем угождать ей, предупреждать малейшие ее желания, привозил лакомства обезьяне ее Мистигри, которая нередко стаскивала с его головы парик, играл с ней – он, государственный канцлер! – равно как и с маленьким ее негром Замором, – словом, делал все, чтобы только найти себе защиту и покровительство у той, которая могла много чего сделать в его пользу, ибо имела большое влияние на короля. Он назвал даже графиню дю Барри своей кузиной, подобно тому как императрица Мария-Терезия величала этим дружеским именем гордую и тщеславную маркизу Помпадур.

Глава 10.

Заговор против Шузеля. – Портрет короля Карла I. – Кухня графини дю Барри. – «.Король» Шуазель. – Фаворитка и апельсины. – Письмо герцогини Граммон. – Изгнание Шуазеля и Пралена. – Портрет Шуазеля, написанный Людовиком XVI.

В продолжение этого времени враги Шуазеля употребляли всевозможные средства, чтобы только унизить его в глазах Людовика XV. Против Шуазеля составлен был заговор, целью которого было свергнуть его с высоты его политического значения.

Аббат Броглио, на обязанность которого возложена была переписка по дипломатической части с иностранными державами и который имел вне пределов Франции повсюду тайных агентов, объявил Людовику XV, что Шуазель был более предан Австрии, нежели Франции, несмотря на то что сей последней он во многом обязан.

Графиня де Барри достала от кого-то портрет Карла I, писанный талантливой кистью Ван-Дейка; этот портрет, составляющий в настоящее время лучшее украшение Парижского музея, она повесила в своей комнате пред диваном, на который всегда имел обыкновение садиться король.

– Что это за портрет? – спросил Людовик XV.

– Короля Карла I, государь, – отвечала фаворитка.

– Зачем он тут повешен?

– Чтобы напомнить вашему величеству о царствовании этого государя.

– Для чего же вы хотите напомнить мне о его царствовании?