Я редко посещал эти увеселительные вечера, а уж сегодня и вовсе не собирался туда идти.
Думая только о том, как бы поскорее добраться до дивана и растянуться на нем, я вошел в комнату и обнаружил, что у меня гость. У распахнутого окна, ссутулившись и как-то странно глядя в одну точку, сидел Нейл Спенс.
— Неужели это вы, Спенс! — воскликнул я. — Как я рад вас видеть!
При звуке моего голоса его широко раскрытые, застывшие глаза потеплели, мы поздоровались, и он вновь опустился в кресло, сев так, чтобы на лицо его падала тень от портьеры.
— Я ненадолго, Роберт. Но мне захотелось повидать вас. Вы не против?
— Конечно, нет. — Я частенько приглашал его навестить меня, но сейчас его приезд почему-то показался мне странным.
— Хотите чего-нибудь выпить?
Он хмуро посмотрел на меня, но в темных зрачках его все еще блуждала мимолетная улыбка.
— Пожалуй.
Тут я заметил, что он уже выпил не одну рюмку, но какое мне до этого дело — к тому же я и сам не прочь был подкрепиться. К нашим услугам были больничные запасы стимулирующих средств, которыми я последнее время без зазрения совести пользовался. Я почти перестал есть и поддерживал себя только черным кофе, виски и сигаретами. Я налил себе и Спенсу по бокалу неразбавленного виски.
— За ваши успехи, Роберт.
— Ваше здоровье.
Он держал бокал обеими руками и, поглаживая его, задумчиво осматривал комнату. В его спокойствии было что-то такое, отчего мне стало не по себе.
— Как поживает Мьюриэл? — спросил я.
— По-моему, хорошо.
— Надо было вам захватить ее с собой.
Он замер, в его неподвижности было что-то страшное.
— Мьюриэл ушла от меня на прошлой неделе. Она сейчас с Ломексом в Лондоне.
Он произнес это таким обыденным тоном, что у меня даже дух перехватило. Наступила пауза. Я и не подозревал, что у него все обернулось так печально.
— Какая гнусность с ее стороны! — пробормотал я наконец.
— Ну, не знаю. — Он говорил спокойно, с поистине сверхчеловеческим самообладанием. — Ломекс — красивый малый, а Мьюриэл до сих пор еще очень привлекательна. В конце-то концов со мной вовсе не так уж весело жить.
Я быстро взглянул на него. А он задумчиво продолжал все тем же безжизненным тоном:
— Мне кажется, она терпела, сколько могла, пока не влюбилась в Ломекса.
Он ждал, что я скажу на это.
— Какая же он все-таки свинья!
Спенс покачал головой. Несмотря на выпитое виски, он был абсолютно трезв.
— Наверно, ничуть не хуже любого из нас. — У него вырвался долгий, тихий вздох. — Во-первых, мне ни в коем случае не следовало на ней жениться. Но она мне так дьявольски нравилась. И ей богу я, сколько мог, старался скрасить ей жизнь. Каждую пятницу ходил с ней куда-нибудь. — И он повторил, словно черпая в этом утешение: — Каждую пятницу.
— Она вернется к вам, — сказал я. — И вы начнете жизнь сначала.
Он посмотрел на меня в упор, и улыбка в его темных глазах стала поистине трагической.
— Не будьте идиотом, Роберт. Между нами все кончено. — Он помолчал, раздумывая над чем-то. — Она потребовала развода. Хочет быть свободной. Что ж, я готов ей в этом помочь. Странно как-то… я увидел теперь, какая она пустая и никчемная… а возненавидеть ее не могу.
Я налил ему еще виски и себе тоже. Я положительно не знал, что сказать. В тщетном стремлении переключить его мысли на другое я спросил:
— Вы бываете на кафедре?
— Да. Видите ли, никто еще не знает об этом. Ломекс уехал в отпуск… а про Мьюриэл думают, что она живет у сестры. Но какой толк от того, что я хожу на работу: у меня пропал к ней всякий интерес. Я ведь — не вы, Роберт. У меня никогда не было особой склонности к карьере ученого. — И он добавил тем же безжизненным тоном: — Все было бы еще не так скверно, если б, когда я увидел, что происходит, и попытался с ней объясниться, она не сказала: «Оставь меня в покое. Мне противно даже смотреть на тебя».
Мы долго молчали. Потом через открытое в ночь окно до нас долетели томные звуки тустепа. Спенс посмотрел на меня, его бесстрастное лицо выражало легкое недоумение.
— Тут каждый месяц бывают танцы, — сообщил я. — Их устраивает наш персонал совместно с некоторыми больными.
Он подумал с минуту.
— Мьюриэл бы это понравилось… мы с ней иногда танцевали по пятницам. Надеюсь, Ломекс будет развлекать ее.
Он сидел, прислушиваясь, пока не кончили играть тустеп, затем поставил на стол пустой бокал.
— Мне пора, Роберт.
— Какая ерунда. Еще совсем рано.
— Нет, мне пора. У меня свидание. В девять часов идет очень удобный для меня поезд.
— Тогда выпейте еще глоточек.
— Нет, благодарю. Мне не хочется опаздывать на свидание.
Я подумал, что он, очевидно, едет повидаться с адвокатом по поводу развода. Мне было жаль его, но я никак не мог придумать, что бы сказать ему в утешение. Было без двадцати девять.
Я довел его до привратницкой и открыл ворота — Ганн пошел взглянуть на танцы.
— Я провожу вас до станции.
Он покачал головой.
— Если я хоть что-то понимаю в жизни, вам сейчас больше всего на свете хочется вернуться к себе в лабораторию.
На его худых щеках появился легкий румянец, а выражение красивых темных глаз испугало меня.
— Вы здоровы, Спенс?
— Вполне. — В его голосе прозвучала еле уловимая ирония.
Пауза.
Мы пожали друг другу руки. Я с сомнением смотрел на него, но в эту минуту он вдруг улыбнулся своей прежней косой усмешкой.
— Желаю удачи, Роберт… Да благословит вас бог, — сказал он, уходя.
Медленно шел я назад по аллее. Он сказал сущую правду. Мне непременно нужно закончить работу, иначе она прикончит меня. Направляясь в лабораторию, я все еще слышал в темном саду нежную мелодию танца. Начинал спускаться ночной туман — частый гость в здешних местах.
Когда я вошел, в белой прохладной комнате было совсем тихо, если не считать долетавших и сюда приглушенных звуков музыки. Я выбросил из головы все, кроме работы. Несмотря на зарешеченные окна с двойными рамами из матового стекла, туман все-таки проник в комнату и теперь колыхался, словно тонкая марля, под самым потолком. А под этой туманной завесой на моем столе, стоявшем посреди комнаты на кафельном полу, была фильтрационная установка. Я увидел, что колба почти полна светлой, прозрачной жидкостью. Через минуту я уже сбросил пиджак, закатал рукава рубашки и натянул свой пятнистый от химикалий халат. Подойдя к столу, я взял колбу и со странным волнением начал ее рассматривать. Потом лихорадочно принялся за работу.