Хильда следила за этими без конца приходившими мерзкими письмами; ежедневно рано утром она сходила вниз и с ненавистью отыскивала их на полочке, где раскладывалась почта. Но вот в одно июньское утро она с дрожью увидела на только что прибывшем письме штемпель «Лофборо».
Она остановила Грэйс после завтрака. И спросила сдержанно:
— Что, он ранен?
— Да, — Грэйс не смотрела на неё.
— Тяжело?
— Нет.
— В лазарете?
— Да.
Хильда почувствовала тайное облегчение, у неё камень с души свалился: Лофборо далеко от Лондона, очень далеко. Раз рана не тяжёлая, Дэна скоро отправят обратно во Францию.
Но она скривила губы и сказала язвительно:
— А следовало бы, чтобы его привезли именно сюда. Так ведь полагается обычно в грошовых романах.
Грэйс торопливо отвернулась. Но раньше чем она успела уйти, Хильда прибавила:
— Так мило было бы, если бы он, проснувшись после хлороформа, увидел у своей кровати тебя, готовую заключить его в объятия!
Дрожь в голосе Хильды выдавала, как мучительно ей было говорить это, — да, страшно мучительно. Но она не могла сдержать себя. Она сгорала от ревности.
Грэйс ничего не ответила. Она ушла в палату с письмом Дэна в кармане халата. Во время дежурства она перечла его несколько раз.
Дэн участвовал в большом сражении на Сомме и был ранен в левую руку у локтя и у кисти. Он писал, что рана почти сразу стала заживать и рука ничуть не болит, но всё дело в том, что он не владеет ею.
В конце июля письма Дэна стали приходить нерегулярно, и однажды вечером (это было в последний день июля) Грэйс, возвращаясь домой по Слоун-стрит, увидела, что как раз напротив их общежития стоит какой-то военный с рукой на перевязи. Она была одна и шла довольно медленно, утомлённая, опечаленная мыслями об Артуре и о переменах дома, в Слискэйле. Сегодня как-то сразу все представилось ей в мрачном свете. Мисс Гиббс опять прочла ей нотацию за неряшливость, потом она была удручена отсутствием писем от Дэна, — просто удивительно, как нужны стали ей эти письма! При виде мужчины в военном она остановилась, все ещё не совсем веря глазам. Но вдруг поверила. Сердце у неё так и запрыгало. Это был Дэн. Он перешёл через улицу и поклонился ей.
— Дэн! А я думала… Да, я так и подумала, что вы это вы.
Радость, проснувшаяся в ней при виде Дэна, светилась на её лице. Она уже не чувствовала усталости, забыла и о ней и о своей печали, протянула руку.
Они застенчиво, не говоря ни слова, пожали друг другу руки. Дэн до болезненности робел перед Грэйс, он, кажется, почти боялся взглянуть на неё. Грэйс никогда ещё не видела, чтобы кто-нибудь робел перед нею, и это казалось ей таким смешным, что ей захотелось и смеяться и одновременно плакать. Торопливо, чтобы помешать себе сделать глупость, она сказала:
— Вы здесь ждали меня, Дэн? Не заходили в дом?
— Нет, не хотел вас беспокоить. Я подумал, что смогу задержать вас на минутку, когда вы будете проходить.
— На минутку! — Она опять улыбнулась. И вдруг остановила взгляд на раненой руке Дэна. — Как ваша рука?
— Врачам пришлось повозиться с кистью… из-за сухожилий, знаете ли. Меня направили сюда для ортопедического лечения в клинике Ленгхема. Электричеством и каким-то новым гимнастическим аппаратом. Потребуется полтора месяца лечения, раньше чем я смогу вернуться на фронт.
— Полтора месяца!
Её радостное восклицание немного ободрило Дэна. Он сказал с замешательством:
— Я подумал, что вы… то есть… что вы, может быть, не откажетесь… если у вас нет сегодня никакого более интересного занятия…
— Нет, — сказала она с некоторой стремительностью, — не откажусь. И у меня нет ничего более интересного. — Она подождала, глядя на него блестящими глазами. Волосы у неё смешно торчали из-под шапочки сестры милосердия, одна щека была заметно испачкана сажей. — Завтра у меня два часа свободных. Пойдём куда-нибудь пить чай?
Он засмеялся, все ещё не поднимая глаз:
— Об этом-то я и хотел просить вас.
— Я знаю, знаю, это безобразие, что я сама себя приглашаю, — болтала без умолку Грэйс, — но, Дэн, это так чудесно, что я слов не нахожу. За шесть недель мы можем проделать сотню вещей.
Она вдруг круто остановилась.
— Но, может быть, вы переписывались и с какой-нибудь другой девушкой и теперь захотите гулять с ней?
Дэн с таким огорчением посмотрел на неё, что пришла очередь Грэйс смеяться. И она радостно засмеялась. Как приятно снова увидеть Дэна. Дэн всегда был чудесным товарищем, ещё с тех дней, когда он катал её в фургоне по Аллее и позволял выбрать в его корзинке самую лучшую булочку с кремом. Тот же Дэн делал ей свистки из побегов ивы, и показывал гнездо королька в роще, и привозил ей венки из колосьев с фермы Эвори. И, несмотря на мундир младшего лейтенанта и руку на перевязи, Дэн ничуть не изменился, был все тем же Дэном её радостного детства. Полагалось ему вернуться с фронта «совершенно преобразившимся и внутренне и внешне», лаконичным и властным. Но Дэн, как и она, никогда не переменится. Он всё тот же застенчивый, скромный Дэн. Грэйс и в голову не приходило, что она влюблена в Дэна, но она чувствовала, что с тех пор как уехала из дому, она ещё никогда не была так счастлива, как сейчас. Она подала Дэну руку, прощаясь с ним.
— Завтра в три, Дэн. Ждите меня на улице. И не подходите слишком близко, иначе Мэри-Джен уволят из-за вас.
Она взбежала по лестнице раньше, чем Дэн успел что-нибудь сказать.
На следующий день они встретились в три часа и отправились пить чай в новую кондитерскую Гарриса на Оксфорд-стрит. Они не могли наговориться. Дэн, победив свою застенчивость, оказался интереснейшим собеседником, — так, во всяком случае, думала Грэйс. Он, со своей стороны, заставлял её рассказывать, жадно слушал всё, что она говорила, — и это было для Грэйс так непривычно и так приятно. Осмелев, она излила перед ним все своё беспокойство об Артуре и отце. Дэн выслушал её молча и сочувственно.
— Дома неблагополучно со времени той катастрофы, Дэн, — заключила она, и глаза её приняли грустное и серьёзное выражение. — Я не могу больше представить себе, что это тот самый старый наш дом. Всё как-то не верится, что я ещё вернусь туда.
Он кивнул головой.
— Понимаю, Грэйс.
Грэйс задумчиво посмотрела на него.
— Вы не вернётесь в «Нептун», — не правда ли, Дэн? О, я не вынесла бы мысли, что вы опять будете спускаться в эту ужасную шахту!
— Нет, — отвечал Дэн. — Пожалуй, хватит с меня. Понимаете, я имел время обдумать все. По правде сказать, у меня никогда душа не лежала к этой работе. Но не стоит повторяться, об этом уже много раз говорено… Виновато и несчастье в шахте и всё остальное. — Он помолчал. — Если я вернусь живым с фронта, я хочу стать фермером.