— Да, мэм.
— Мы сдадим только одинокому молодому человеку. — Разговаривая с кем-нибудь в первый раз, Ада всегда принимала томный вид, но томность эта очень быстро с неё соскакивала. — Наш последний жилец выехал неделю тому назад. Вы хотите комнату с частичным пансионом?
— Да, мэм, если это вас не затруднит.
— Вам придётся обедать с нами за общим столом. Семья у нас из шести человек: я, муж, Дженни — вот эта самая, её целый день дома не бывает, она служит у Слэттери, потом Филлис, Клэрис и Салли, самая младшая. — Она помолчала и оглядела Джо, на этот раз пытливо: — А между прочим, позвольте узнать, вы кто такой? И откуда?
Джо смиренно потупил глаза, — им вдруг овладел панический испуг. Он вошёл сюда просто так, ради шутки, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Но теперь почувствовал, что должен снять у них комнату, что это ему просто необходимо. Эта Дженни — прелесть, настоящая конфетка, она его прямо с ума свела. Но что отвечать, чёрт возьми! Вихрь подходящих к случаю выдумок пронёсся у него в голове, но он сразу же все их отверг. Где у него багаж, где деньги, чтобы дать задаток? Дьявольски неприятно! Он даже вспотел. Он уже было пришёл в отчаяние. Но вдруг его осенила идея, что самое разумное — сказать правду. — Да, да, правду — ликовал он внутренне, — конечно, не всю правду, а нечто похожее на правду. Он вскинул голову и, посмотрев Аде прямо в глаза, сказал с застенчивой прямотой:
— Я бы мог наврать вам с три короба, мэм, но предпочитаю сказать правду. Я сбежал из дому.
— Господи боже! Слыхано ли что-нибудь подобное!
Журнал упал на колени, даже качалка на этот раз остановилась. Миссис Сэнли и Дженни, обе с новым интересом, уставились на Джо. Лучшими традициями романтики повеяло в этой затхлой комнате.
Джо сказал:
— Мне страшно тяжело жилось, и я больше не мог выдержать. Мать умерла, а отец стегал меня ремнём так, что я едва на ногах держался. У нас в копях бастовали и всё такое. Я… я голодал. — Глаза Джо выражали мужественное волнение. Замечательно! Замечательно придумано! Теперь он их окончательно приручил!
— Значит, матери у вас нет? — спросила Ада чуть слышно.
Джо молча покачал головой. Всё, что нужно было, выполнено.
Ада с возрастающей симпатией рассматривала своими большими кроткими глазами этого чистенького, аккуратно причёсанного и красивого мальчика. «Он немало узнал горя, бедняга, — думала она, — и к тому же он прехорошенький». Ей правились его блестящие карие глаза и кудрявая голова. Но кудри кудрями, а квартирная плата — квартирной платой, одно другого не заменит, конечно, а тут ещё приходится думать об уроках музыки для Салли… Ада снова принялась раскачиваться. При всей своей лени и беспечности Ада Сэнли была далеко не глупа. Она взяла себя в руки.
— Послушайте, — перешла она на деловой тон, — ведь вы же не можете жить у нас из милости. Вам следует найти себе работу, постоянную работу. Вот кстати мой Альф сегодня говорил, что в Ерроу, на чугунолитейном заводе Миллингтона, набирают рабочих. Знаете, что по дороге в Плэтт-Лейн. Попытайте там счастья. Если повезёт, приходите опять сюда. Если нет — не приходите.
— Хорошо, мэм.
Джо сохранял мину строгой порядочности до тех пор, пока не вышел от Сэнли, но затем он в экзальтации большими прыжками помчался через улицу.
— Эй ты, рожа! — он сгрёб за воротник проходившего мальчика-посыльного. — Укажи дорогу к заводу Миллингтона, или я сломаю твою проклятую шею!
Он чуть не бегом направился в Ерроу, а идти пришлось далеко, очень далеко. Лгал упорно, блестяще и показал мастеру свои мускулы. Ему везло — на заводе очень нужны были рабочие руки, и он был принят помощником пудлинговщика за плату в двадцать пять шиллингов в неделю. По сравнению с заработком в шахте это было целым состоянием. И к тому же здесь, в Тайнкасле, Дженни, Дженни, Дженни!
Он отправился обратно на Скоттсвуд-род, стараясь идти медленно, обуздывая себя, твердя себе, что надо быть осмотрительным, ничего не делать наспех, налаживать все постепенно. Но когда он оказался снова в «задней комнате» у Сэнли, его ликование бурно прорывалось сквозь тонкую фанеру осторожности.
Вся семья была в сборе, только что отпили чай. Ада сидела, развалясь, во главе стола, рядом с ней — Дженни. Затем, одна за другой, три младшие дочери: тринадцатилетняя Филлис, апатичная блондинка, вылитый портрет матери, Клэрис, одиннадцати с половиной лет, длинноногая брюнетка, у которой волосы были перевязаны красивой алой лентой с коробки шоколада, принадлежавшей Дженни. И, наконец, Салли, забавное десятилетнее существо, с таким же большим ртом, как у Дженни, и сердитыми чёрными глазами, смотревшими на людей пристально и уверенно. В конце стола сидел муж Ады, Альфред, отец четырёх девочек и глава семьи, невзрачный сутулый мужчина с одутловатым лицом, водянистыми глазами и жиденькими желтовато-бурыми усами. У него было растяжение шейных мускулов, и поэтому он не носил воротничка. Альфред был маляром, и в своё время немало наглотался свинцовых белил, пока накладывал их на фасады домов Тайнкасла. Свинцу он был обязан землистым цветом своего лица, сильными болями а желудке и синеватой полосой по краю дёсен. Но в растяжении шейных мускулов виновато было не ремесло маляра, а голуби. Альф был страстным любителем голубей, сизых, красных, пёстрых, — прелестных премированных домашних голубей. И, выпуская голубей, следя за их полётом в небесной синеве, Альф постепенно искривил себе шею.
Джо, оглядев всех, радостно воскликнул:
— Меня приняли! Завтра начинаю работать. Двадцать пять монет в неделю!
Дженни явно не узнавала его. Зато Ада, насколько ей позволяла привычная вялость, казалась довольной.
— Вот видите, я же вам говорила! Мне вы будете платить пятнадцать в неделю, так что у вас будет оставаться чистых десять, — конечно, вначале. Вам скоро дадут прибавку. Пудлинговщики хорошо зарабатывают.
Она тихонько зевнула в руку, потом кое-как очистила местечко на загромождённом столе.
— Садитесь и закусывайте. Клэри, принеси из кухни чашку и блюдечко и будь умницей — сбегай к миссис Гризли, возьми на три пенса солёной ветчины, да смотри, чтобы она тебя не обвесила. Для первого раза надо угостить вас чем-нибудь повкуснее. Альф, это мистер Джо Гоулен, наш новый джентльмен.
Альф перестал медленно жевать последнюю намоченную в чае хлебную корочку и приветствовал Джо коротким, но выразительным кивком. Клэри влетела с свежевымытой чашкой и блюдцем. Джо налили чёрного, как чернила, чаю, появилась солёная ветчина и полбулки, а Альф торжественно подал через стол горчицу.
Джо уселся рядом с Дженни на волосяном диване. Его опьяняло и соседство этой девушки и мысль о том, как замечательно у него всё это вышло. Дженни была очаровательна, и никогда ещё он не испытывал такого сильного, такого властного желания. Он изо всех сил старался понравиться, пленить всех, — но не Дженни, конечно, о господи, конечно, нет! Джо знал, как надо действовать! Он улыбался своей открытой сердечной улыбкой; он болтал, втянув всех в непринуждённый разговор, придумывал анекдоты из своей прошлой жизни; он говорил Аде комплименты, шутил с детьми; он даже рассказал одну очень подходящую к случаю и забавную историю, целый рассказ, который он однажды слушал на концерте, устроенном Союзом Надежды. Он не то, чтобы по-настоящему состоял в Союзе Надежды, — просто вступил накануне концерта, а наутро после него сразу же отмежевался от этого благочестивого общества. Рассказ имел успех у всех, за исключением Салли, которая отнеслась к нему презрительно, и Дженни, высокомерие которой ничем нельзя было поколебать. Ада тряслась от хохота, упёршись руками в жирные бока, роняя повсюду шпильки из причёски.