Подобно всем мягким и впечатлительным натурам, он поддавался искушению бежать от грубой действительности через ворота своей фантазии. Какие удивительные мечты его посещали! Как часто видел он себя свершающим героический подвиг в «Нептуне»… То он спасал ребёнка из реки или из-под курьерского поезда — и спокойно удалялся, не сообщив своего имени, а потом его разыскивали, и безумствующая от восторга толпа несла его на руках… То он сбивал с ног здоровенного грубияна, оскорбившего женщину… Или стоял на эстраде, чаруя громадную толпу слушателей своим красноречием… или, где-нибудь на званом обеде, в изысканном кругу, рядом с Гетти Тодд, пленял её и остальное общество непринуждённостью и изяществом своих манер… или… о, не было предела этим ослепительным видениям! Но Артур сознавал, что они опасны, решил покончить с ними. Теперь он будет твёрд, твёрд просто на удивление! Ему почти девятнадцать лет. Через год он окончит Горный институт. Жизнь начинается, — да, начинается по-настоящему, и необходимо мужество и решительность. «Я хочу», — твёрдо сказал себе Артур, закрывая книгу и с пылом верующего глядя на плакат. Он крепко зажмурил глаза и несколько раз повторил эти слова про себя, выжигая их в своей душе. «Я хочу, хочу, хочу». Затем он отправился вниз завтракать. Отец, который любил по утрам завтракать на полчаса раньше других, уже кончил есть. Он, задумавшись, пил последнюю чашку кофе, и газета лежала у него на коленях. На «доброе утро» Артура он ответил молчаливым кивком. В этом жесте не было ничего повелительного, ни следа той суровой рассеянности, которая иногда до костей леденила Артура. Сегодня в кивке отца была спокойная снисходительность. Она была для Артура как ласка, она ободряла, принимала его преданность, признавала его как личность. Артур просиял от счастья и усердно принялся очищать от скорлупы верхушку яйца, с радостным волнением чувствуя на себе всё время взгляд отца.
— Я полагаю, Артур, — сказал вдруг Баррас, словно решившись начать разговор, — что сегодня мы узнаем интересные новости.
— Какие, папа?
— Предвидится новый контракт на уголь…
— Да, папа? — Артур поднял глаза, краснея. Это «мы» было чем-то ужасно приятным; оно объединяло его с отцом, включало его, уже на правах компаньона, в управление копями.
— Первоклассный, должен тебе сказать, контракт, с «П. В. и К°».
— Вот как, папа!
— Ты рад? — спросил Баррас с дружелюбной иронией.
— О да, папа.
Баррас снова кивнул головой.
— Им нужен наш коксующийся уголь. Я уже начинал думать, что никогда больше не придётся снова разрабатывать этот пласт. Но если они согласятся на потребованную нами цену, мы приступим к работе на будущей неделе. Начнём вскрывать жилу в Скаппер-Флетс.
— А когда мы узнаем, папа?
— Сегодня утром, — ответил Баррас. Прямой вопрос Артура как будто заставил его внезапно пожалеть о своей откровенности: он опять взял газету и из-за неё сказал внушительно: — Пожалуйста, будь готов ровно к девяти. Я не желаю тебя дожидаться.
Артур снова принялся усердно чистить яйцо, благодарный уже и за те сообщения, которые были ему сделаны. Но у него неожиданно мелькнула одна тревожная мысль. Он вспомнил… вспомнил что-то очень неприятное. Скаппер-Флетс! Торопливо обратил он взгляд на заслонённое газетой лицо отца. Ему хотелось спросить… ужасно хотелось задать один вопрос. Спросить или нет? Пока он так колебался, вошла тётя Кэрри с Грэйс и Хильдой. Лицо тёти Кэрри, как всегда, светилось приветливостью, в которую она облачалась каждое утро так же неизменно и естественно, как вставляла свои фальшивые зубы.
— Твоя мать великолепно спала ночью, — весело обратилась она к Артуру. Информация предназначалась для Ричарда, но тётя Кэрри сочла более удобным не обращаться к нему прямо: тётушка всегда предпочитала обходный путь во имя собственной безопасности и общего мира.
Артур, не слушая, передал ей гренки. Он весь сосредоточился на одной тревожной мысли… Скаппер-Флетс… Радость его наполовину уже исчезла, начинались внутренние терзания. Он не отрывал глаз от тарелки. И под влиянием мучивших его мыслей постепенно меркло великолепие этого утра. Он чуть не заплакал от раздражения: почему всегда одно и то же — этот неожиданный переход от восторженной ясности души к тяжкому смятению?..
Он через стол посмотрел на Грэйс с чувством, похожим на зависть, наблюдая, как весело и безмятежно она уписывает мармелад. Грэйс была всегда одинакова: в шестнадцать лет она сохранила ту же милую, бездумную жизнерадостность, которую так живо помнил в ней Артур в детстве, в те дни, когда оба летели кувырком со спины пони Боксёра. А не далее как вчера Артур видел, как она шла по Аллее с Дэном Тисдэйлем, грызя большое румяное яблоко, и оба болтали как весёлые товарищи. Грэйс, которую в будущем месяце отправляют заканчивать ученье в Хэррогет, шагает, жуя яблоко, среди бела дня через весь город с Дэном Тисдэйлем, сыном булочника! Должно быть, это он и дал ей яблоко, потому что он грыз такое же точно. Если бы тётя Кэрри это увидела, то, без сомнения, дома вышел бы настоящий скандал.
Тут Грэйс перехватила взгляд Артура раньше, чем он успел отвести его, улыбнулась и беззвучно прошептала какое-то слово. По крайней мере, она сложила губы, как бы произнося его через стол одним дыханием. Но Артур и без того знал, какое это слово. Грэйс, весело улыбаясь ему, сказала «Гетти». Всякий раз, как она заставала Артура углублённым в самоанализ, она считала, что он мечтает о Гетти Тодд.
Артур неопределённо покачал головой, и это, по-видимому, чрезвычайно развеселило Грэйс. Глаза её искрились смехом, она просто захлёбывалась от какого-то тайного удовольствия. Но так как рот у неё был набит гренками и пастилой, это кончилось плачевно. Грэйс вдруг прыснула, закашлялась, поперхнулась, и лицо её сильно покраснело.
— О боже, — шепнула она, наконец, задыхаясь. — Что-то попало мне в глотку.
Хильда хмуро бросила:
— Так выпей поскорее кофе. И не будь вперёд такой болтушкой.
Грэйс послушно стала пить кофе. Хильда наблюдала за ней, прямая, суровая, все ещё хмурясь, что придавало её смуглому лицу жёсткое выражение.
— Ты, я думаю, никогда не научишься вести себя прилично, — сказала она с убеждением.
Замечание это обрушилось как резкий удар по пальцам. Так, по крайней мере, казалось Артуру. А между тем он знал, что Хильда любит Грэйс. Странно! Его всегда поражала любовь Хильды к Грэйс. То была любовь и бурная н вместе сдержанная; сочетание ласки и удара; бдительная, пассивная — и вместе собственническая; вся — из внезапных, поспешно подавляемых порывов гнева и нежности. Хильда нуждалась в обществе Грэйс. Хильда отдала бы все на свете, только бы Грэйс любила её. Но Хильда, как заметил Артур, открыто презирала всякое проявление чувств, которое могло бы привлечь к ней Грэйс, разбудить в Грэйс любовь к ней.
Артур нетерпеливо отогнал эти мысли. Вот ещё один недостаток, от которого ему необходимо избавиться, — эти скачки излишне пытливой мысли. Не достаточно ли у него материала для размышлений после сегодняшнего разговора с отцом? Он допил кофе, вложил салфетку в костяное кольцо и ожидал, пока встанет из-за стола отец. Он спросит по дороге к руднику… или, может быть, лучше на обратном пути?