– Подымись, – говорит Квентин. – И сидите в сарае. Не выходите, пока не вернусь.
– Мы с Бенджи теперь обратно на свадьбу, – говорит Ти-Пи. – У-ух!
Квентин опять ударил Ти-Пи. Трясет его и стукает об стенку. Ти-Пи смеется. Каждый раз, как его стукают об стенку, он хочет сказать «у-ух» и не может от смеха. Я замолчал, но не могу остановиться. Ти-Пи упал на меня, и дверь сарая убежала. Поехала вниз, а Ти-Пи дерется сам с собой и опять упал. Он смеется, а я не могу остановиться, и хочу встать, и падаю обратно, и не могу остановиться. Верш говорит:
– Ну, показал же ты себя. Нечего сказать. Да перестань вопить.
Ти-Пи все смеется. Барахтается на полу, смеется.
– У-ух! – говорит Ти-Пи. – Мы с Бенджи обратно на свадьбу. Попили саспрелевой – и обратно!
– Тихо ты, – говорит Верш. – А где вы ее брали?
– В погребе, – говорит Ти-Пи. – У-ух!
– Тихо! – говорит Верш. – А где в погребе?
– Да везде, – говорит Ти-Пи. Опять смеется. – Там сто бутылок. Миллион. Отстань, парень. Я петь буду.
Квентин сказал:
– Подыми его.
Верш поднял меня.
– Выпей, Бенджи, – сказал Квентин.
В стакане горячее.
– Замолчи, – сказал Квентин. – Пей лучше.
– Пей саспрелевую, – сказал Ти-Пи. – Дай я выпью, мистер Квентин.
– Заткнись, – сказал Верш. – Мало еще получил от мистера Квентина.
– Поддержи его, Верш, – сказал Квентин.
Они держат меня. Подбородком течет горячее и по рубашке. «Пей», – говорит Квентин. Они держат мне голову. Мне горячо внутри, и я заплакал. Я плачу, а внутри у меня что-то делается, и я сильнее плачу, а они меня держат, пока не прошло. И я замолчал. Опять все кружится, и вот яркие пошли. «Верш, открой ларь». Медленно плывут яркие. «Стели эти мешки на пол». Поплыли быстрей, почти как надо. «Ну-ка, за ноги берись». Слышно, как Ти-Пи смеется. Гладко плывут яркие. Я плыву с ними наверх по яркому склону.
Наверху Верш ссадил меня на землю. – Квентин, идем! – позвал, смотрит с горы вниз. Квентин все стоит там у ручья. Камешки кидает в тени, где вода.
– Пускай трусишка остается, – сказала Кэдди. Взяла мою руку, идем мимо сарая, в калитку. Дорожка выложена кирпичом, на ней лягушка посредине. Кэдди переступила через нее, тянет меня за руку.
– Пошли, Мори, – сказала Кэдди. Лягушка все сидит, Джейсон пнул ее ногой.
– Вот вскочит бородавка, – сказал Верш. Лягушка упрыгала.
– Пошли, Верш, – сказала Кэдди.
– У вас там гости, – сказал Верш.
– Откуда ты знаешь? – сказала Кэдди.
– Все лампочки горят, – сказал Верш. – Во всех окнах.
– Как будто без гостей нельзя зажечь, – сказала Кэдди. – Захотели и включили.
– А спорим, гости, – сказал Верш. – Идите лучше черной лестницей и наверх, в детскую.
– И пускай гости, – сказала Кэдди. – Я прямо к ним в гостиную войду.
– А спорим, тогда твой папа тебя выпорет, – сказал Верш.
– Пускай, – сказала Кэдди. – Прямо в гостиную войду. Нет, прямо в столовую и сяду ужинать.
– А где ты сядешь? – сказал Верш.
– На бабушкино место, – сказала Кэдди. – Ей теперь в постель носят.
– Есть хочу, – сказал Джейсон. Перегнал нас, побежал дорожкой, руки в карманах, упал. Верш подошел, поднял его.
– Руки в карманах, вот и шлепаешься, – сказал Верш. – Где тебе, жирному, успеть их вынуть вовремя и опереться.
У кухонного крыльца – папа.
– А Квентин где? – сказал он.
– Идет там по дорожке, – сказал Верш. Квентин идет медленно. Рубашка пятном белым.
– Вижу, – сказал папа. Свет падает с веранды на него.
– А Кэдди с Квентином друг на дружку брызгались, – сказал Джейсон.
Мы стоим ждем.
– Вот как, – сказал папа. Квентин подошел, и папа сказал: – Сегодня ужинать будете в кухне. – Замолчал, поднял меня на руки, и сразу свет с веранды упал на меня тоже, и я смотрю сверху на Кэдди, Джейсона, на Квентина и Верша. Папа повернулся всходить на крыльцо. – Только не шуметь, – сказал он.
– А почему, папа? – сказала Кэдди. – У нас гости?
– Да, – сказал папа.
– Я говорил, что гости, – сказал Верш.
– Совсем и нет, – сказала Кэдди. – Это я говорила. И что пойду…
– Тихо, – сказал папа. Замолчали, и папа открыл дверь, и мы прошли веранду, вошли в кухню. Там Дилси, папа посадил меня на стульчик, закрыл передок, подкатил к столу, где ужин. От ужина пар.
– Чтоб слушались Дилси, – сказал папа. – Не позволяй им шуметь, Дилси.
– Хорошо, – сказала Дилси. Папа ушел.
– Так помните: слушаться Дилси, – сказал за спиной у нас. Я наклонился к ужину. Пар мне в лицо.
– Папа, пускай меня сегодня слушаются, – сказала Кэдди.
– Я тебя не буду слушаться, – сказал Джейсон. – Я Дилси буду слушаться.
– Если папа велит, будешь, – сказала Кэдди. – Папа, вели им меня слушаться.
– А я не буду, – сказал Джейсон. – Не буду тебя слушаться.
– Тихо, – сказал папа. – Так вот, все слушайтесь Кэдди. Когда поужинают, проведешь их, Дилси, наверх черным ходом.
– Хорошо, сэр, – сказала Дилси.
– Ага, – сказала Кэдди. – Теперь будешь меня слушаться.
– А ну-ка тише, – сказала Дилси. – Сегодня вам нельзя шуметь.
– А почему? – сказала Кэдди шепотом.
– Нельзя – и все, – сказала Дилси. – Придет время, узнаете почему. Господь просветит.
Поставила мою мисочку. От нее пар идет и щекочет лицо.
– Поди сюда, Верш.
– Дилси, а как это – просветит? – сказала Кэдди.
– Он по воскресеньям в церкви просвещает, – сказал Квентин. – Даже этого не знаешь.
– Тш-ш, – сказала Дилси. – Мистер Джейсон не велел шуметь. Ешьте давайте. На, Верш, возьми его ложку. – Рука Верша окунает ложку в мисочку. Ложка поднимается к моим губам. Пар щекочет во рту. Перестали есть, молча смотрим друг на друга и вот услышали опять, и я заплакал.
– Что это? – сказала Кэдди. Положила руку на мою.
– Это мама, – сказал Квентин. Ложка поднялась к губам, я проглотил, опять заплакал.
– Перестань, – сказала Кэдди. Но я не перестал, и она подошла, обняла меня. Дилси пошла, закрыла обе двери, и не стало слышно.
– Ну, перестань, – сказала Кэдди. Я замолчал и стал есть. Джейсон ест, а Квентин – нет.
– Это мама, – сказал Квентин. Встал.