Но больше всего озадачила бы наблюдателя третья фигура на дальнем конце этого мрачного изогнутого мола. Фигура эта опиралась на торчащий кверху ствол старинной пушки, который служил причальной тумбой. Она была в черном. Ветер развевал ее одежду, но она стояла неподвижно и все смотрела и смотрела в открытое море, напоминая скорее живой памятник погибшим в морской пучине, некий мифический персонаж, нежели обязательную принадлежность ничтожной провинциальной повседневности.
В том (1851) году в Англии на 8 155 000 женщин от десяти лет и старше приходилось 7 600 000 мужчин такого же возраста. Из этого со всей очевидностью следует, что, если, согласно общепринятому мнению, судьба назначила викторианской девушке быть женою и матерью, мужчин никак не могло бы хватить на всех.
Э. Ройстон Пайк. Человеческие документы викторианского золотого века
Распущу на рассвете серебряный парус,
Понесет меня ветер по буйной волне,
А зазноба моя, что любить обещалась,
Пусть поплачет по мне, пусть поплачет по мне.
Английская народная песня
— Дорогая Тина, мы отдали дань Нептуну. Надеюсь, он нас простит, если мы теперь повернемся к нему спиной.
— Вы не очень галантны.
— Как прикажете это понимать?
— Я думала, вы захотите, не нарушая приличий, воспользоваться возможностью подольше подержать меня под руку.
— До чего же мы стали щепетильны.
— Мы теперь не в Лондоне.
— Да, скорее на Северном полюсе.
— Я хочу дойти до конца мола.
Молодой человек, бросив в сторону суши взгляд, исполненный столь горького отчаяния, словно он навеки ее покидал, снова повернулся к морю, и парочка продолжала свой путь по Коббу.
— И еще я хочу знать, что произошло между вами и папой в прошлый четверг.
— Ваша тетушка уже выудила из меня все подробности этого приятного вечера.
Девушка остановилась и посмотрела ему в глаза.
— Чарльз! Послушайте, Чарльз! Вы можете разговаривать подобным образом с кем угодно, но только не со мной. От меня вы так легко не отвяжетесь. Я очень привязчива.
— Вот и прекрасно, дорогая, скоро благодаря священным узам брака вы сможете всегда держать меня на привязи.
— Приберегите эти сомнительные остроты для своего клуба. — Она с напускной строгостью повлекла его за собой. — Я получила письмо.
— А-а. Я этого опасался. От вашей матушки?
— Я знаю, что после обеда что-то случилось…
Прежде чем Чарльз ответил, они прошли еще несколько шагов; он было намеревался ответить серьезно, но потом передумал.
— Должен признаться, что мы с вашим почтенным родителем несколько разошлись во мнениях по одному философскому вопросу.
— Это очень дурно с вашей стороны.
— А я полагал, что это очень честно с моей стороны.
— О чем же вы говорили?
— Ваш батюшка взял на себя смелость утверждать, что мистера Дарвина следует выставить на всеобщее обозрение в зверинце. В клетке для обезьян. Я пытался разъяснить ему некоторые научные положения, лежащие в основе дарвинизма. Мне это не удалось. Et voila tout. [8]
— Но как вы могли? Вы же знаете папины взгляды!
— Я вел себя в высшей степени почтительно.
— То есть в высшей степени отвратительно!
— Он сказал, что не позволит своей дочери выйти замуж за человека, который считает, что его дед был обезьяной. Но мне кажется, по здравом размышлении он примет в расчет, что в моем случае обезьяна была титулованной.
Не останавливаясь, она взглянула на него и тут же отвернула голову характерным плавным движением, которым обыкновенно хотела выразить тревогу, а сейчас речь зашла как раз о том, что, по ее мнению, больше всего препятствовало их помолвке. Отец ее был очень богат, но дед был простой торговец сукном, тогда как дед Чарльза был баронет. Чарльз улыбнулся и пожал ручку в перчатке, продетую под его левую руку.
— Дорогая, ведь мы с вами все это давно уладили. Весьма похвально, что вы почитаете своего батюшку. Но ведь я женюсь не на нем. И вы забываете, что я ученый. Во всяком случае, автор ученого труда. А если вы будете так улыбаться, я посвящу всю свою жизнь не вам, а окаменелостям.
— Я не собираюсь ревновать вас к окаменелостям. — Она сделала выразительную паузу. — Тем более что вы уже давно топчете их ногами и даже не соизволили этого заметить.
Он быстро взглянул вниз и стремительно опустился на колени. Мол Кобб частично вымощен богатой окаменелостями породой.
— Боже милосердный, вы только взгляните! Certhidium portlandicum. Этот камень — наверняка оолит [9] из Портленда!
— К пожизненной каторге в каменоломнях коего я вас приговорю, если вы сейчас же не встанете. — Он с улыбкой повиновался. — Ну разве не любезно с моей стороны привести вас сюда? Смотрите! — Она подвела его к краю, где несколько плоских камней, воткнутых в стену, образовали грубые ступени, спускавшиеся под углом к нижнему ярусу мола. — Это те самые ступени, с которых упала Луиза Масгроув [10] в «Убеждении» Джейн Остин.
— Как романтично!
— Да, джентльмены были романтиками… в те времена.
— А теперь стали учеными? Хотите, предпримем этот опасный спуск?
— На обратном пути.
Они снова пошли вперед. И только тогда он обратил внимание на фигуру на конце Кобба или по крайней мере понял, к какому полу она принадлежит.
— Господи, я думал, что это рыбак. Но ведь это женщина?
Эрнестина прищурилась — ее серые, ее прелестные глаза были близоруки, и она смогла различить только темное бесформенное пятно.
— Женщина? Молодая?
— Так далеко не разобрать.
— Я догадываюсь, кто это. Это, должно быть, несчастная Трагедия.
— Трагедия?
— Это ее прозвище. Одно из прозвищ.
— Есть и другие?
— Рыбаки называют ее неприличным словом.
— Милая Тина, вы, разумеется, можете…