Слабо освещенная мигающим огоньком лампы в передней, перед ней стояла мисс Мойр.

— О Агги, милочка, это ты! — воскликнула миссис Броуди с некоторым облегчением, прижимая руку к груди. — А я ужасно перепугалась. Ты разминулась с Мэтом, он вышел несколько минут тому назад.

— Можно мне войти, миссис Броуди?

Мама снова встревожилась. Ни разу за три года Агнес не называла ее так, и никогда еще она не говорила с ней таким странным, ненатуральным голосом.

— Входи, пожалуй, но… но я же тебе говорю, что Мэтью только что пошел к тебе.

— Я бы хотела поговорить с вами.

Удивленная миссис Броуди впустила Агнес, которая с ледяным видом прошла вслед за ней на кухню.

— О чем ты хочешь говорить, дорогая? — спросила робко мама, — Я ничего не понимаю, право. Мэт пошел к тебе… Ты нездорова?

— Совершенно здорова, благодарю вас, — произнесли чопорно поджатые губы мисс Мойр. — Известно вам, что… Мэтью был у меня сегодня? — Она, видимо, с трудом заставила себя произнести его имя.

— Да, он только что мне рассказал об этом. Он ушел, чтобы проводить тебя на собрание. Он хотел зайти за тобой, — повторяла миссис Броуди тупо, машинально, в то время как судорожный страх сжал ей сердце.

— Ложь! — крикнула Агнес. — Он пошел не ко мне и ни на какое собрание и не заглянет.

— Что?! — ахнула мама.

— Рассказал он вам, что произошло между нами сегодня? — спросила Агнес, сидя очень прямо и сурово глядя в пространство.

— Нет, нет! — прошептала мама в смятении. — Он сказал, что об этом говорить не может.

— Еще бы! — с горечью воскликнула Агнес.

— Да скажи же, ради бога, что случилось? — жалобно простонала миссис Броуди.

Агнес с минуту молчала, сдерживая дыхание, собираясь с силами, чтобы рассказать о своем унижении.

— Он пришел и от него несло спиртом, попросту говоря, он был почти пьян, и все-таки я ему обрадовалась. Мы пошли в комнатку за лавкой. Он болтал всякие глупости, а потом… потом он хотел занять у меня денег. — Она всхлипнула без слез. — Я дала бы ему, но я видела, что он сейчас же их истратит на виски. А когда я отказала, он стал ужасно ругаться. Он оскорбил меня такими словами… он сказал, что я… — Тут Агнес не выдержала. Из ее больших глаз хлынули слезы, полная грудь тряслась от рыданий, широкий рот искривился какой-то пьяной гримасой. В исступлении горя она упала к ногам миссис Броуди. — Но это еще не все, — рыдала она. — Мне пришлось на минуту отлучиться в лавку. Когда я вернулась к нему, он пытался… он хотел меня изнасиловать, мама! Мне пришлось бороться с ним. Ах, если бы только он был нежен со мной, я бы позволила ему все, чего он хотел. Мне все равно, дурно это или нет. Позволила бы, да! — крикнула она пронзительно. Рыдания душили ее. — Я люблю его, но он меня не любит. Он назвал меня «безобразной сукой». Он хотел взять… взять меня силой. Ох, мама, все это меня убивает. Если бы он любил меня, я бы ему все позволила. Да, я хотела этого, — твердила она в истерике, — я должна вам сказать правду. Я хуже, чем ваша Мэри. О, хоть бы мне умереть!

Она откинула голову и дико уставилась на миссис Броуди. Глаза обеих женщин встретились, налитые тупым ужасом отчаяния, и вдруг у мамы странно свело рот, так что он весь покосился на одну сторону, она хотела заговорить, но не могла я с невнятным криком упала в кресло. Агнес посмотрела на беспомощную фигуру, в глазах ее медленно просыпался испуг, мысли постепенно отвлекались от ее собственного горя.

— Вам дурно? — ахнула она. — Боже, я не думала, что вы примете это так близко к сердцу! Я сама так расстроена и поэтому не подумала, что вам это будет тяжело. Принести вам чего-нибудь?

Глаза мамы искали глаз Агнес, но она не могла говорить.

— Чем мне помочь вам? — воскликнула Агнес. — Вам надо полежать, пойдемте, я сведу вас наверх и уложу.

— У меня болит внутри, — сказала мама глухо. — Должно быть оттого, что сердце у меня разрывается на части. Я пойду к себе. Мне надо одной полежать спокойно в темноте.

— Позвольте, я вам помогу, — сказала Агнес. Взяв ее безвольную руку в свои, она подняла ее с кресла и, поддерживая, увела наверх в ее комнату. Здесь она раздела ее и помогла лечь в постель.

— Не надо ли вам еще чего-нибудь? — спросила она затем. — Может быть, грелку?

— Нет, только уходи, — отвечала мама, лежа на спине и устремив глаза в потолок. — Ты очень добра, что помогла мне, но теперь я хочу быть одна.

— Позвольте же мне посидеть подле вас немножко! Мне бы не хотелось вас оставлять сейчас.

— Нет, Агнес, прошу тебя, уйди, — повторяла миссис Броуди тусклым ровным голосом, — мне хочется полежать одной в темноте. Выключи газ и уходи. Пожалуйста!

— Не лучше ли оставить гореть газовый рожок? — настаивала Агнес. — Как хотите, а я не могу вас оставить в таком состоянии.

— Я хочу, чтобы было темно, — приказала миссис Броуди. — И хочу остаться одна.

Агнес хотела было еще что-то возразить, но чувствуя, что всякие протесты бесполезны, бросила последний взгляд на неподвижную фигуру в постели, затем, как ей было приказано, потушила свет. Оставив комнату в темноте, она молча вышла.

9

Когда Мэтью захлопнул входную дверь под носом у матери и легко сбежал по ступенькам, он был в прекрасном настроении и хитро усмехался. Напускная кротость, как маска, слетела с его лица.

«Вот как надо обрабатывать старушку! Ловко! Артистически сыграно! — хихикнул он про себя. — Для первого раза недурно!

Он был горд своим достижением и весело предвкушал еще больший успех в следующий раз: у мамаши, наверное, припрятана в надежном месте кругленькая сумма, и она перейдет в его руки, стоит только умело попросить! Те несколько шиллингов, что он получил, заложив часы матери, только разозлили его, потому что он рассчитывал взять за них гораздо больше, но теперь, когда у него в кармане было несколько фунтов, его престиж был восстановлен, и к нему вернулось веселое настроение. Только бы подобраться к ее сбережениям, и все пойдет на лад! Он уже сумеет повеселиться на эти деньги!

Огни города заманчиво мерцали вдалеке. После Калькутты, Парижа, Лондона он презирал Ливенфорд, но самое это презрение наполняло его восхитительным чувством уважения к себе. Он, человек, повидавший свет, кое-чему научит сегодня жителей этого городишка! Да, черт возьми, он им покажет! Распишет все яркими красками. При этой мысли он от восторга залился хриплым смехом и торопливо огляделся кругом. Шагая вразвалку по направлению к городу, он смутно различил на другой стороне улицы двигавшуюся ему навстречу фигуру женщины и, глядя ей вслед, когда она прошла, пробормотал, подмигнув сам себе: «С этой ничего не выйдет, она слишком торопится куда-то, И чего она так бежит?» Он и не подозревал, что то была Агнес Мойр, шедшая к его матери.

Он быстро зашагал в темноте, окутывавшей его, как плащ, наслаждаясь ею, так как она придавала ему смелость, энергию, которых он не ощущал в ярком свете дня. И подумать только, что он когда-то боялся вечернего мрака! Только в эти часы человек оживает, может как следует развлечься! Ему ярко вспомнились ночные кутежи в Индии, и, когда эти воспоминания разожгли его нетерпение, он пробормотал: «Вот это были ночи! Здорово мы пошумели! Обязательно поеду обратно, честное слово!» И он весело юркнул в первый встретившийся по пути трактир.